Но он так долго жил с ними, что они стали частью его самого, и он вынужден был с этим мириться. Так продолжалось до сегодняшнего дня. Но теперь терпению его пришел конец. Он набрался мужества и пошел к психиатру, чтобы попросить его о помощи.
Келлер все равно не смог бы сделать для него больше того, что сделал, — и если бы он рассказал ему о Сибрайте, то это бы только усложнило дело, если не сказать хуже.
Но он должен рассказать о нем кому угодно. И немедленно!
Он снова ощутил волнение, легкая дрожь в ногах вернулась. Позабыв о темноте и призраках, таящихся в тени, он почувствовал бы себя легче. Но как ни старался, он не мог изгнать злых духов из своего сознания. Ужасная судорога свела мышцы живота, скрутив их узлом, заставляя сердце биться в бешеном ритме.
Взяв себя в руки, он глубоко вздохнул и медленно пошел вперед. Вдруг ему показалось, что он слышит жуткий, нечеловеческий смех за спиной. Он еле сдержался, чтобы не оглянуться, потому что знал: именно этого хочет Сибрайт. Посмотреть назад — значит опять увидеть искаженное агонией лицо и насмешку в темных глазах, уже полных смерти.
«Будь ты проклят! — подумал он взбешенно, — Я не оглянусь. Я знаю, ты здесь, Ральф, но сегодня этот номер не пройдет! Ты хорошо заперт там, откуда ты больше не сможешь мне помешать. Я положу конец твоим циничным выходкам. Может быть, раньше это было несчастьем, но сегодня ты не запугаешь меня своими угрозами».
Он осторожно обошел красный почтовый ящик на углу улицы, споткнулся и инстинктивно прыгнул, громко проклиная паршивую уличную кошку, выскочившую из кустов перед домом, перебежавшую дорогу и исчезнувшую в темноте. Он на ходу отругал себя за то, что так распустился, и пошел дальше. Страх вернулся опять, ожив в груди. Если бы он только мог забыть искаженное лицо Сибрайта, который постоянно жил в его сознании, подстерегая в слепой темноте смерти, выжидая удобного случая, готовый протянуть руку и коснуться его плеча. Да еще этот проклятый стук в стену!
Следующие три квартала нужно было пройти в полной темноте. Гэллоуэй вздохнул, почувствовав, как холодный пот ручейками сбегает по телу. Он дышал с трудом, пересекая пустынную улицу; глаза насторожились, нервы были натянуты и возбуждены до предела и, казалось, готовы были лопнуть. В голове раздавался стук, гулом отдававшийся в висках.
Сунув руку в карман, он вытянул пачку сигарет, зажал одну дрожащими губами, зажег ее и благодарно затянулся. Выпустив кольцо дыма в тихий ночной воздух, он широко зашагал.
Как случилось, что дьявол так напугал его? Вполне возможно, что это просто физические отклонения, как сказал врач. Гэллоуэй не верил в призраков и фантомов, так же как и в другие глупые суеверия, о которых его спрашивал Келлер. Эти вещи не могут повредить ему, если он откажется верить в них. Сибрайт умер, прошло больше года. Он не мог вернуться назад, выйти из могилы. Из-под земли — да, но не оттуда, где он сейчас. Гэллоуэй почти рассмеялся над собой, вспомнив, как он шел по пустынной улице.
Сибрайт при жизни был очень злым. В нем было что-то пугающее, какая-то странная власть, которой он, казалось, обладал, и внутренняя, иррациональная вера.
Гэллоуэй стал вспоминать незначительные события, которые, возможно, и стали причиной испытаний, выпавших теперь на его долю.
Однажды, три года назад, у них состоялся очень странный разговор. Было уже далеко за полночь, и они говорили о призраках, загробной жизни и всяких таких вещах. Сибрайт, казалось, верил во все это безоговорочно.
— Я заключу сделку с тобой, Вальтер, — сказал он, медленно потягивая из своего стакана, смакуя вино, как знаток. — Ты не веришь в эти вещи, а я верю. У меня есть достаточно доказательств того, что жизнь после смерти действительно существует и что душа или сознание, называй как хочешь, отделяется и живет после того, как тело умерло.
— Но доказательств этого нет, — упорствовал Гэллоуэй, убежденный, что он прав. — Как будто назло тебе, никто еще не вернулся оттуда и не рассказал нам о загробной жизни.
— Может быть. Но ты такой проклятый реалист, Вальтер, что я вижу, только невероятные события заставят тебя поверить. Ты из тех глупых слепцов, которые верят только в то, что можно увидеть, услышать или потрогать руками. Если они чего-то не могут ощутить своими пятью ограниченными чувствами, то отказываются верить в это.
Гэллоуэй кивнул, плохо понимая, чего добивается Сибрайт. Здесь нужно было поставить точку в разговоре, он это чувствовал, но то, что сказал Сибрайт в следующий момент, поразило его.
— Я знаю, что умру раньше тебя, Вальтер. Не спрашивай, почему я это знаю, все равно ты никогда не поверишь мне, даже если я поклянусь, что это правда. Но после смерти я приду к тебе. Я заставлю тебя поверить мне.
Гэллоуэй медленно кивнул головой в темноте. Может быть, ему нужно было рассказать об этом врачу. Он был уверен, что это имеет прямое отношение к делу. И это не вызвало бы никаких подозрений, а их нужно было избегнуть любой ценой.
Да, чем больше он думал о Сибрайте, тем больше убеждался, что в этом пари и заключается суть дела.
Неосознанно, помимо воли, он стал размышлять над этим полузабытым разговором, выстраивая его у себя в голове так, что тот принял ужасающие размеры и стал откровением для него.
