Никарагуа. Hora cero - [14]

У Сергея были нормальные отношения с большинством своих коллег, кроме, пожалуй, Ивана Нистрюка и Евгения Колтуна. Его всегда раздражал такой тип людей, — этаких «выходцев из народа», а на самом деле шкурников и жлобов. Евгений постоянно пытался создавать какие–то «коалиции», «заговоры» одних против других. А иногда просто вёл себя по–хамски. Виктор Векслер до сих пор никак не реагировал на «сигналы» о неблагополучии в группе.

Поэтому «гроза» разразилась на собрании. Колтуну пришлось в присутствии начальства выслушать много неприятного. Растерявшийся Векслер, которому тоже кое–что было высказано, выступил примирительно: «разберёмся». Ошарашенный Павлов молчал. Он вообще был далёк от жизни преподавателей, встречаясь мельком с ними, когда они приезжали раз в месяц за зарплатой в ГКЭС.

Наконец, гости уехали. Евгений пытался сделать вид, что ничего особенного не произошло, и предложил «отметить» избрание «групорга». Но все отказались и разошлись.

Как–то жизнь у Кольцова шла параллельно. Повседневная жизнь проходила в вялотекущем ритме, а рядом, в двух–трёх сотнях километров от Манагуа шла война. Сергей раньше не мог бы себе представить, что к войне можно относиться, как к повседневному явлению. Но жить в постоянном страхе — нелепо. Либо жить, либо бояться. А к тому же надо работать. Кольцов, глядя на спокойных никарагуанцев, занимавшихся своим обычным делом без суеты и паники, понимал, что каждое поколение этого народа пережило свою войну или государственный переворот, которые бесконечно сменяли друг друга с XIX века. Они, собственно, и не знали, что такое «мирная жизнь». Поэтому относились к войне, как, безусловно, тяжёлому, но неизбежному очередному испытанию. Однако, в противоположность невозмутимости народа, местные и североамериканские СМИ были даже перенасыщены комментариями и прогнозами военных действий в приграничных районах страны.

Конгресс США предоставил президенту Рейгану «чрезвычайные полномочия» для «противостояния коммунистическому вторжению в Центральную Америку». «Команданте герильера» (почётное воинское звание) Дора Мария Тейес сообщила на страницах сандинистской газеты «Barricada» о проникновении в Манагуа банды «контрас» и возможности провокаций и диверсий в столице. А либеральная «La Prensa» опубликовала известие о катастрофе транспортного самолёта с сандинистскими солдатами и гибели команданте (здесь — воинское звание равное «полковнику») Сомариво и трёх «интернационалистов», всего — 19 человек. Газеты сообщают о беспорядках в католических колледжах Масайи. Здесь полиция вынуждена была применить оружие, есть убитые и раненные. По этому поводу на площади города под проливным дождём выступил Томас Борхе: «Мы не боремся против верующих и церкви, мы боремся против контрреволюции, которая вовлекает верующих. Виновники будут наказаны по полному счёту». Все средства информации активно комментируют конфликт между правительством и церковью.

…За это время в жизни Кольцова не произошло ничего существенного. Работа продолжалась как в CNES, так и в университете. Состоялся разговор сначала с Уго Мехийя, а затем и с Владимиром Кордеро (вероятно, с подачи Мехийа), об его «учебной нагрузке». Мехийа считал, что у него слишком много «свободного времени», явно имея в виду его занятость в CNES. С Кордеро разговор был более конструктивный, он был удовлетворён информацией о том, что занятия со студентами и преподавателями проходили у Сергея по «программе». На самом деле, если со студентами у него не было проблем, — ребята были подобраны толковые и относились к занятиям ответственно, — то с преподавателями наладить «общий язык» пока не удавалось. Иногда кое–кто пропускал занятия, никто к ним не готовился. Так что приходилось начинать с уже пройдённой темы. Это очень замедляло продвижение. Кольцов нервничал, хотя и понимал, что этому есть как объективные, так и субъективные причины. Во–первых, преподаватели имели самую разную подготовку и никто из них, за исключением Франсиско — Серхио, не имел какого–либо педагогического стажа, который им заменяли политические амбиции. Во–вторых, Уго Мехийа, — революционер, похоже, троцкистского толка, — не был заинтересован в «марксистской» подготовке своих подопечных. Но после встречи Кольцова с вице–ректором, Мехийа сам зашёл в «кабинет» Кольцова с целью «посоветоваться». Наконец–то, впервые они поговорили о «делах». Но Сергей не обольщался. Он чувствовал, что Мехийа сделал это вынужденно и был готов к любой провокации с его стороны..

В субботу Кольцов, оставшись один дома, — все уехали за покупками в город, — познакомился, наконец, со своей «соседкой». Большая ярко–зелёного цвета змея забралась через полуоткрытые стеклянные двери с дворовой лужайки в холл, где Сергей смотрел телевизор. Схватив «мачете», он попытался расправиться с незваной гостьей, но, ловко уклоняясь от ударов большого ножа, змея ускользнула на своё место, под бетонную плиту у двери комнаты.

Вечером почти всех мужчин посёлка «Планетария» вывезли в посольство, где они приняли участие в «профсоюзном» собрании советской колонии. Заграницей деятельность иностранных партийных организаций запрещена, поэтому здесь они назывались «профсоюзами», а партсекретари — «профоргами». Впервые Кольцов увидел почти всех «специалистов». Собралось человек пятьдесят. Держались группами, отстранённо друг от друга. Посольских он уже знал почти всех, если не по имени, то в лицо. Речь перед собравшимися держал посол Герман Евлампиевич Шляпников, которого Сергей раньше видел только мельком.