Шел жаркий август 1941 года. Войска Красной армии, отступая, отходили на Восток. Деревня Потапиха затерялась в лесной глуши Вологодской области далеко от железной дороги. Время от времени на нее выходили организованные или разрозненные воинские группы. Но они не задерживались надолго, опасаясь окружения.
Однажды в деревню пришел небольшой отряд красноармейцев, которые рассредоточились вдоль единственной деревенской улицы. Во двор дома стариков Балабакиных вошел молодой командир в темно–зеленной гимнастерке с тремя кубиками в петлицах и в фуражке с синим околышем. Его сопровождали два бойца с винтовками.
— День добрый, хозяйка! — приветствовал пожилую женщину командир. — Где хозяин?
— Здравствуйте. Хозяин в доме, проходите, — ответила Анастасия Агаповна.
— Да, нет, мы останемся здесь. Времени мало. У вас воды не найдется?
— Может быть, хотите молока?
— Спасибо, молоко — это хорошо, — почему–то смутился командир и оглянулся на оставшихся у калитки бойцов.
Баба Настя вынесла из дома небольшой кувшин молока и подала командиру. Сзади нее на крыльцо вышел высокий худощавый, но крепкий старик, с острой черной бородкой. Антропий Семенович сурово посмотрел на офицера и невежливо спросил:
— Что надо?
— Сыновья есть? — вместо ответа спросил офицер, отпив из кувшина и передав его подошедшим красноармейцам.
— Есть, — резко ответил, не сходя с крыльца, дед Антроп, — младший на Тихоокеанском флоте, старший на Северном.
— На Северном? — переспросил офицер и посмотрел на бабу Настю. — Они у тебя, что — военные моряки?
— Военморы, — сказал, уже раздражаясь, дед. — Так что надо?
Командир успокоился:
— Ну, вот и хорошо. Ты, отец двух защитников Родины, должен понимать, какое сейчас время.
— Я и без тебя знаю, какое время, — резко прервал его дед. — Я еще в семнадцатом с казаками воевал в Питере. Не тебе мне объяснять.
Голос у офицера стал официально строгим.
— У меня приказ забрать из вашей деревни крупный скот на нужды Рабоче–крестьянской Красной армии. У вас, как я понял, есть корова?
Только сейчас баба Настя обратила внимание на то, что из соседских дворов раздаются мычание потревоженных коров, женские крики и причитания.
— Что же это такое? Всю живность мы уже вам отдали. Мы, что же чужие, не понимаем? Но без коровы мы зимой просто умрем!
— Ничего, мать, потерпи, — ответил командир. — До зимы мы немца разобьем и выгоним. А корову тебе вернем. Обязательно. Я тебе это обещаю от имени Красной армии.
Старик вцепился в перила крыльца:
— Ну, да, как же вернешь, тебе бы самому вернуться, — тихо произнес дед, но жене твердо сказал:
— Выведи им корову. Все равно, придет немец, — заберет все.
Баба Настя удивленно посмотрела на него, так как не ожидала от него такой уступчивости.
Пока баба Настя вместе с красноармейцами вывела корову за ворота, командир достал из своей походной планшетки обыкновенную школьную тетрадь, вырвал из нее листок и спросил:
— Отец, как тебя звать?
Старик, не задумываясь, назвал свое имя, отчество и фамилию.
Командир быстро что–то написал и передал записку деду.
— Спасибо, отец, я свое обещание выполню.
— Ты сначала жив останься, — пробурчал дед Антроп и посмотрел на записку.
На листке карандашом, аккуратным почерком было написано:
«Расписка. Дана крестьянину деревни Потапиха, Балабакину Антропию Семеновичу, в том, что у него изъята по причине военной необходимости корова (одна). От имени РККА обязуюсь, что корова будет ему возвращена после разгрома врага. Ст. лейтенант Петрушенко И. С.» Дальше — номер части, дата и вполне разборчивая подпись.
Когда старик поднял голову, командира во дворе уже не было.
— Что это у тебя? — спросила, вернувшись, заплаканная баба Настя.
— Да, вот бумажка вместо коровы, — зло ответил дед.
— Ну и выбрось. Зачем она нам? Корову не вернешь.
Старик повернулся и вошел в дом. Здесь он, аккуратно сложив бумажку и завернув ее в обычный носовой платок, положил маленький сверток за висевшую в переднем углу комнаты икону.
…Военные действия обошли деревню Потапиху стороной. Так получилось, что советские войска отошли, а немецкие не пришли. Сельчане слышали канонаду боев то на востоке, то на западе. Над деревней пролетали часто советские и немецкие самолеты, иногда сбрасывая бомбы или обстреливая из пулеметов. Несколько домов в деревне сгорели, но никто не погиб. Ходили слухи о каких–то партизанах в соседних лесах, но в деревню они не заходили. Мужчин и молодежи в деревни не осталось. Больше всего люди страдали от голода. Скота и птицы уже ни у кого не было. Питались тем, что выращивали на своих огородах и тем, что можно было собрать в лесу.
Так прошло два с половиной года, когда, наконец, была прорвана «ленинградская блокада». И к весне 1944‑го люди воспрянули духом.
Однажды поздно ночью в окно стариков раздался негромкий, но уверенный стук. Когда дед выглянул в окно, то увидел в свете луны человека, стоявшего перед домом в матросском бушлате и шапке.
