Ника - [20]

Глядя на уплывающее судно, Ника с тоской думала о каком-то другом крае, который был создан ее воображением по книгам и кинокартинам. Она любила этот непознанный край, любила живущих там людей и завидовала им. Проходившие через Усовку автомашины провожала взглядом, полным нескрываемой зависти, и казалось ей, что все едут в свое обетованное, счастливое место, где все иначе, все лучше, чем в родном селе.

А окружала ее бесхитростная немудрая жизнь родителей, не старых еще людей. Отец был в полной силе. Когда он, чисто выбрив щеки и закрутив пушистые усы, похаживал по избе, Нике казалось, что мало на свете таких красивых мужчин. Говорили, что она лицом уродилась в отца, а от матери к ней перешла стать. Темно-рыжие волнистые волосы, цвета каленой меди, — тоже от отца. Последнее время отец редко смеялся, был задумчив, с дочерью разговаривал мало и сдержанно. А все из-за того, что она не хочет ничего знать, кроме своей подготовки в институт.

Ника и так тяжело переживала размолвку с отцом, а тут еще история с обследованием свинофермы. Ей стыдно было рассказать председателю, как ее встретили свинарки, и она решила не попадаться ему на глаза.

Но однажды вечером, когда после ужина отец читал вслух газету, мать слушала, возясь с посудой, а Ника листала годовой переплет «Огонька», пришел Венков.

Ника смущенно метнулась прибирать разбросанные вещи, краснея за мать, угодливо обмахнувшую полотенцем стул для гостя, и злясь на отца, не знавшего куда посадить Венкова. «И откуда только у них такая растерянность перед председателем?»

— Садитесь, Николай Семенович, — приглашал Филатов, пытаясь угадать, что заставило председателя навестить их дом. Этого за старым председателем не водилось. — Сейчас чайку попьем. Евдокия! Собери поскорее!

— Спасибо, только что пил, — отказался Венков, оглядывая жилье. — Вот зашел на минутку… Домик у вас ничего, неплохой.

— Да-а, жить можно. А как вы устроились?

— Хорошо! — ответил Венков. — Много ли нам вдвоем надо!

— Плохо без хозяйки-то, — сочувственно сказал Филатов.

— Конечно, плохо, — согласился Венков.

— И не думает ваша жена приезжать? — простодушно спросила Евдокия, разглядывая гостя.

— Нет, не думает.

— Конечно, городской не приглянется у нас. Мы уж привышные, тут родились и другой жизни не знаем.

— В деревне живут те, кто любит ковыряться в земле, — сказал Филатов, как бы в подтверждение слов жены.

Венков про себя улыбался: как часто приходится ему слышать подобные рассуждения.

— Жена моя родом из деревни, — сказал он таким тоном, словно хотел зачеркнуть весь предыдущий разговор. — И я в деревне родился.

— Вот! — почти радостно воскликнула Евдокия. — Всех деревня дает. Почему они обратно в деревню не хотят?

— Жена моя — микробиолог, в научном учреждении работает. Тут, в Усовке, ей делать нечего.

— Ясно дело! — Евдокия начинала допускать в тоне обвинительные нотки. — Значит, вы у нас ненадолго. Не будете же разводиться с женой, а врозь — не житье.

— Случается иногда в жизни, что приходится временно жить врозь.

— Так-то оно так, но вроде бы семейный непорядок это, — сказал Филатов.

— А как же моряки? На год и больше уходят в плавание. Рыбаки в океане по семь-восемь месяцев на промысле без семей. Вернутся, поживут месяца два — и опять в море. А геологи?

— А мы по-деревенски непривышны к этому. — Евдокия с удивлением развела руками. — На неделю муж уедет, и уж дико… Война, конечно, не в счет.

— По-всякому приходится жить, — произнес Венков таким тоном, чтобы не оставить повода продолжать разговор об этом.

С обостренным вниманием и напряжением слушала этот разговор Ника, нетерпеливо ожидая, когда же Венков скажет, зачем он пришел.. А когда он заговорил с Филатовым о коленчатых валах, она перед зеркалом собрала сзади волосы, перевязала их лентой, накинула на голову платок.

— Вы уходите? — удивленно спросил Венков.

— А что?

— Я ведь жду вас…

Нике стало жарко, словно ее обдало кипятком. Даже дыхание перехватило.

— Как моя просьба? Были на свиноферме?

Спокойное лицо Венкова, добрая улыбка, участливый взгляд — все это вдруг взбесило Нику до такой степени, что она, не помня себя в гневе, подскочила к председателю.

— Знаете ведь, что была на ферме, так зачем же спрашиваете? Нарочно послали, как дурочку, чтобы на посмешище выставить.

— Клавдия! — грозно сказал отец, но она не слышала его и говорила в лицо Венкову все, что думала наедине с собой.

— Командовать-то всякий может… Кто у нас в бригадирах и прочих начальниках? Мужчины! А на тяжелой работе женщины. А вы сами поковыряйтесь в навозе…

Она говорила таким тоном, словно Венков был в чем-то виноват перед ней, и теперь представился случай свести с ним счеты.

— Я никому не мешаю, и оставьте меня в покое, — сквозь слезы сказала она.

— Кто вас так обидел? — с прежним спокойствием спросил Венков. — Что произошло на ферме? Я ничего не знаю. И не понимаю вашего раздражения. Объясните, пожалуйста.

— Как же не знаете! Алексей-то все видел.

— Поверьте, он ничего не говорил.

Ника не произнесла больше ни слова. Как внезапно она вскипела, так же вдруг и остыла, замкнулась, словно окаменела.

Наступило неловкое молчание. Венков распрощался.