Ник Уда - [29]

Боря выключил телевизор, врубив фоном на компе какую-то музыку. В ящике только эта передача про гейское кино не была связана с Украиной. На всех остальных каналах внезапно объявившиеся в огромном количестве эксперты давали прогнозы и приводили «неопровержимые факты», больше похожие на продукты панического бреда. И если раньше не приходилось запоминать лица второстепенных актеров в этой региональной пьесе, то есть ведущих всяких программ, второй и третий чиновничий эшелон министерств соседних стран, то теперь имена и физиономии их обладателей были мне знакомы. Эти буквы на плашечке внизу подтверждали, что именно эти полоумные формировали общественное мнение. Дикие люди — дикая политика. Это именно то, что заслуживает Восточная Европа: оргию глупости и экстаз безумия.

Факты были проще: кончался февраль и противостояние. Спецназ милиции открыл огонь, и убитых стало уже не три, а почти сто. Президент и премьер сбежали, прихватив самое ценное из своих капиталов. На их место пришли самопровозглашенные лидеры революции, дарившие обещания и надежду. По Украине все.

У меня же заканчивался не гражданский бунт, а педагогическая практика. Эта разница в масштабах жизни — моей и нормальных здоровых людей — страшно раздражала. Складывалось ощущение, будто вокруг меня ничего не происходило: дни были слишком похожи один на другой.

— Кажется, опоздали мы к самому интересному в Украине, — начал разговор Боря, присев рядом на диван и открыв нам по бутылке темного.

— Видимо, ты прав. В любом случае, мы не остались в стороне. Мы были свидетелями.

— Да, только не реальными, а виртуальными. Смотрели то, что нам показывали.

— Зато видели больше, чем могли бы еще 20 лет назад.

Кто-то развернул большой пакет с пробками от пива, разлетевшимися по комнате, и Боря на минутку отошел от меня с самыми резкими откровениями о жизненных принципах матерей провинившихся. Вернувшись через пару минут, он продолжил нашу беседу как ни в чем не бывало, хотя и не с того места.

— Чем сейчас будешь заниматься? Может, бабу найдешь себе? А потом и мне, — Боря не любил сам знакомиться с девушками, он предпочитал быть представленным.

— Кому нужны бабы? Все они одинаковы, хоть вон ту себе бери, — мой палец был направлен на одну из панков-маргиналок, каким-то образом оказавшихся на вечеринке у Бори. — Она съест твой мозг так же, как лакшери-зомби из клубов. Только приправа будет другой, мол, ты не «так себе варик», а «имбецильный дегенерат».

— Да она же олицетворение ядерной зимы, — Боря не мог отвести от нее своего орлиного глаз на красивом лице. — А как тебе вон та?

Прямо у окна с открытой форточкой стояла миловидная девушка с сигаретой.

— Нет, все же сигарета — это не то, что должно быть во рту у женщины, — шутка смешная, но Боря отсмеялся наигранно. И это уже не в первый раз. В последнее время кажется, будто он стал эмоциональным инвалидом, и не знает, какую реакцию и в какой ситуации применять. А может он разучился жить из-за депрессии.

— Слушай, а ты не в депрессии, а?

— Нет, с чего ты взял? — Боря вернул свой взгляд на меня.

— Ты не стесняйся ее. Это не проблема вообще. Тоска твоя, она же часть национального характера.

— В смысле?

— Ну, вот мне кажется, что беларусам, как наследникам балтов и славян, присуща жалость, и любовь к себе через эту жалость.

— Если я правильно помню, то у финно-угров тоже есть склонность к депрессии и суицидам.

— Да, только у финно-угров тоска действительно смертная. У них даже смертность выше из-за самоубийств по сравнению с другими народами. Но речь про несмертельную тоску. Мы любим себя грустными, мы любим себя жалкими, мы хуже всех, и этим на самом деле гордимся. Нарциссизм наоборот.

— Может быть, ты и прав, но не насчет меня, — его точно что-то гложет, но Боря держится молодцом. — Думаешь, что это врожденное в каждом из нас, да?

— Вот тут не знаю. Смотри сам. Исторически сложилось в последние полтысячи лет, что мы на этой территории лузеры. Но чтобы не чувствовать себя полным говном, мы адаптировались, и начали любить себя за то, что не похожи на других, благодаря своему лузерству. Но ведь раньше наши предки были более успешны. И в войнах, и в экономике. Вот тогда же мы не любили себя через саможалость.

— Тогда, возможно, сравнивать было не с чем. Все так жили.

— О, вот это мысль. Скорее всего, так и было. А уже с ростом национального самосознания появились марки-отметки-различия, среди которых и лузерство, как предмет национальной идентичности. Действительно, зачем беларусу родная мова, если он чувствует себя индивидуальным только тогда, когда ноет о ее вымирании. Ведь народов, ущемляющих свой собственный язык, не так уж и много, пересчитать по пальцам. Поэтому беларуский язык будет жить вечно, но не в качестве разговорного. Как латинский.

— И все это сдобрено лидерством в количестве спиртного на душу населения, — Боря для этого много делает, надо отметить. Посмотрите на пакет с пробками от пива.

— Серьезно? Тогда предлагаю оторваться от ближайших преследователей в этом великолепном рейтинге. Принеси из холодильника еще по два литра, только темного.