Нихон сёки. Анналы Японии - [149]

Водатэ, поблагодарив государя, сказал: «Давно уже мне хотелось возглавить Горную управу». И он был назначен Яма-но тукаса, роду же его переменили имя и стали называть — род Яма-бэ-но мурази. Киби-но оми государь дал ему в помощники, а в подчинение ему отрядил род-корпорацию Яма-мори-бэ. Так государь щедро вознаградил его за добро, всем открыл его заслуги, являя свое великодушие[952]. Это был милостивый и добросердечный государь, с которым никто не мог сравниться.

В 5-м месяце Кара-пукуро-но сукунэ, Сасаки-но яма-но кими, был обвинен в умышленном убийстве принца Осипа. Когда его уже собирались казнить, он стал биться головой о землю и заговорил очень печальными словами. Государь не в силах был предать его смерти и назначил ему быть в числе хранителей гробниц, одновременно оставив его горным стражем. Имя его вычеркнули из посемейных списков и придали Яма-бэ-но мурази. А Ямато-пукуро-но сукунэ[953], благодаря заслугам его младшей сестры, Окимэ, сохранил свой прежний родовой титул-кабанэ — Сасаки-но яма-но кими. В 6-м месяце государь соизволил отправиться во дворец Сузусики-тоно, где было проведено празднество. Он созвал сановников, и им было подано рисовое вино и угощение. Шел тогда год Киното-но уси Великого цикла.

Весной 2-го года, в 1-й день Ками-но мино 3-го месяца, государь, пребывая в заднем саду, вкушал трапезу у бегущих вод. Созвав на празднество сановников, оми, мурази, куни-но миятуко и томо-но миятуко, он устроил пир. Все вельможи предавались веселью.

Осенью, в день новолуния Цутиното-но хицудзи 8-го месяца, государь соизволил сказать наследному принцу Окэ: «Наш отец, покойный принц, ни в чем не был виноват. Однако же государь Опо-патусэ застрелил его из лука, бросил тело на пустыре, и до сих пор я не знаю, где оно. Возмущение и горе переполняют мою душу. Когда лежу ничком, я тихо плачу, когда хожу — плачу навзрыд. Я желаю искупить этот стыд. Я слышал, что не должно жить под одним Небом с врагом отца. Старший брат не складывает оружия перед лицом врага младшего. Не должно жить в одной земле с врагом друга. Даже сыновья из незнатных семей, пока живы враги отца и матери, оставив службу, спят на грубых циновках, под голову кладут щиты. Они не могут жить в одной земле [с врагами]. И даже, встретив врага на торжище или при дворе, они не складывают оружия, а бьются[954]. Вот ведь уже два года, как я стал Сыном Небес. Прощу тебя — разрушь его могилу [гробницу Опо-патусэ], поломай его кости и разбросай их. Если я ныне не отомщу таким образом, то как же я исполню принцип почитания родителя?»

Вздохнул наследный принц Окэ и ничего не ответил. А затем дал такой совет: «Это будет нехорошо. Государь Опо-патусэ десятью тысяч праведных деяний правил страной и взглядом своим освещал Поднебесную. И столица, и провинция с восхищением смотрели на него. Наш отец, покойный принц, хоть и был государевым сыном, претерпел множество бедствий и не поднялся до Небесного престола. И если подумать, то туг и коренится разница между тем, кто возвысился и тем, кто остался внизу. И если ты втайне порушишь гробницу, то кому же тогда люди будут служить как властелину, поклоняясь душе Неба? Это одна [причина, чтобы не разрушать гробницу]. Помимо того — если бы ты, государь, и я, Окэ, не встретились бы с огромной добротою и особой милостью государя Сирака, был ли бы ты сейчас на столь высоком посту? А государь Опо-патусэ — отец государя Сирака. Слышал я, Окэ, что многие старцы древности говорили: „Обратись со словом — и непременно получишь ответ, обратись с добродетелью — и тебе за это будет отплата. Если не отблагодарить за оказанную тебе милость, это будет тяжелым нарушением обычаев“, — так говорили. Ты, великий государь, управляешь страной, являешь добродетель, и к тебе прислушивается вся Поднебесная. Однако же, я, Окэ, опасаюсь, что если ты порушишь гробницу, и столица, и провинция, увидев это, не согласятся, чтобы ты по-прежнему надзирал за страной и обращался с народом, как с собственными детьми. Вот вторая причина, по которой не следует разрушать гробницу»[955].

«Как хорошо ты сказал!» — отвечал государь и передумал отдавать этот приказ.

В 9-м месяце Окимэ стала просить государя, чтобы ей, по старости и недомоганиям, разрешено было вернуться домой: «Силы мои истощены, я одряхлела и ослабла. И даже по натянутой веревке идти не смогу. Прошу тебя, разреши мне вернуться к деревьям шелковицы и катальпы[956], чтобы я провела там остаток своих дней».

Государь, услышав это, преисполнился сочувствия и жаловал ей множество даров. Он заранее стал печалиться о предстоящем расставании и все вздыхал о том, что вряд ли еще доведется увидеться. И соизволил сказать в песне:

Ах, Окимэ!

Окимэ из Апуми!

С завтрашнего дня

Ты сокроешься в горах,

И, может, больше я тебя не увижу!

Зимой, в день Мидзуното-но и 10-го месяца, когда новолуние пришлось на день Цутиноэ-ума, государь устроил пир сановникам и вельможам. В то время Поднебесная пребывала в спокойствии, народ не назначался на работы. Урожай риса вызревал исправно, и сто родов жили в достатке. Одну меру риса можно было купить за 1