Ницше - [212]

прорубая пустоты в породе,

поднимая пласты за пластами,

упрямо, —

не надеясь на помощь,

мертвец,

грехами отягощенный,

самим собой нагруженный.

Путь знанья!

Самопознанья!

Главная особенность лирического наследия Ницше (как и его философии) — личностность, интуитивность, укорененность в глубинных пластах сознания философа-поэта. Образы Ницше рождались в хтонических глубинах его сознания, превращая его лирику в зеркало как бессознательного, так и глубоко осмысленного.

А. Аствацатуров:

В любой философии Ницше искал личность ее творца, личностное начало было для него главным. Естественно, поэзия как искусство, сохраняющее в неразложимом виде личность, не расщепляющее ее на части, передающее целостность переживания, была составной частью его философии, ее важнейшим элементом. Но не ее украшением, не Lehrgedicht, не версифицированной прозой, она появлялась в ней как кульминация, как высшая точка духовного напряжения, исканий духа, который сливался с переживанием и обращался к родившим его глубинам. В лучших стихах Ницше мы никогда не найдем навязанной материалу мыслительной схемы, они говорят сами из себя. Они, как все великие стихи, — стихи на случай, а случаи здесь поставлял лабиринт познания, то есть философия. Поэзия была для Ницше самосознанием его философии. Из «Ессе Ноmо» мы знаем, что вне философии как эмпирически-бытовую личность он себя не мыслил. Поэзия — это зеркало философии Ницше, в котором он видит себя не как Нарцисс, а чувствует себя единым с состоянием рождения мысли. В стихах он творит древнейший синтез мысли и поэзии. Нельзя забывать, что фундаментальные идеи философии Ницше, такие как вечный конфликт становления и бытия, борьба света и тьмы, вечное возвращение того же самого, имеют мифопоэтический характер, следовательно, поэзия в этой философии всегда на своем месте.

Ницше много и плодотворно размышлял о природе поэзии, видимо, разделяя лирическую концепцию древних о том, что ритмизованная молитва быстрее достигнет слуха богов. Впрочем, он пошел дальше: ритм, музыкальность слова необходимы человеку для того, чтобы одолеть богов, подчинить их своей силе. Поэт — не просто богоравный, но — бросающий вызов.

Ритм, музыка слова, полагал автор «Дионисийских дифирамбов», очищает душу, смягчает ferocia animi[60], снимает напряженность.

Мелос означает, судя по его корню, успокаивающее средство, и не потому, что он сам по себе спокоен, а потому, что он действует успокаивающе — и не только культовые, но и обычные песнопения древнейших времен строились на предпосылке, что ритмичность оказывает магическое воздействие, как это проявляется, например, когда человек черпает воду или гребет; песня является своего рода заклинанием злых духов, которые, по тогдашним представлениям, вмешивались во все дела человека, она делает их послушными, сковывает их свободу и превращает в орудие человека. И за какое бы дело он ни принимался, у него всегда есть повод попеть — ибо ни одно дело не обходится без духов: заклинания и заговоры представляют собою, очевидно, исконные формы поэзии.

Поэзия не просто пленяет ритмом, но воспринимается как высшая истина: даже самые серьезные философы, везде требующие доказательств, ссылаются на изречения поэтов, дабы придать своим мыслям пущую убедительность («а ведь для истины гораздо опаснее, когда поэт согласно принимает ее, нежели когда он перечит, пытаясь ее опровергнуть». Ибо, как говорит Гомер, «поэты ведь великие лжецы!»).

Вклад Ницше в поэзию — почти маллармистский: он научился слышать молчание бытия, извлекать из несказанности тайный смысл и сполохи интуиции. Начинающиеся с отточия, верлибры Ницше как бы возникают из безмолвия — афоризмы, подслушанные поэтом у немого бытия.

Ницше осуществил на практике принцип философствования Хайдеггера: мыслить — это вслушиваться в бытие, слышать голос бытия…

Тихо!

Встречаясь с великим — а я встречаюсь, —

надо молчать

или заговорить вровень с ним:

заговори вровень с ним, моя восхищенная мудрость!

Гляжу наверх —

и там накатываются друг на друга

валы световых морей:

— О ночь, о молчанье, о шум, убивающий тишину!

Вижу знак —

из наидальней дали,

медленно рассыпая искры, нисходит ко мне звезда.

Стихи Ницше звучат в контральтовом соло Третьей симфонии Густава Малера. Друг Ницше Петер Гаст переложил «Гимн жизни» для оркестра.

Как автор афоризмов Ницше не перестает чувствовать себя если не поэтом, то мастером формы, и его область здесь — нюанс («Я — нюанс», пишет Ницше в одном месте, слово «нюанс» выписывая, разумеется, по-французски). Нюанс — это оттенок и тонкость, и афоризм Ницше пригоден не столько для фиксации твердо установленного смысла, который писатель доводит до сведения читателя, сколько как поле обдумывания всего предполагаемого, как осторожное взвешивание всего, что приходит на ум: если и выражается нечто решительное, даже и в «агрессивном» тоне, как это порой случается у Ницше, то такая резкость предназначена для уравновешивания ее другим разделом; афоризмы соуравновешиваются как разделы многосоставной музыкальной формы.

Он и сам писал музыку и, между прочим, положил на музыку «Заклинание» Пушкина. Сама философия Ницше поэтична и музыкальна — и воспринимается не как «система» или «учение», а как искусство, ассоциативно умножающее и усиливающее богатство мысли, проникающее в глуби, недоступные для понятий.