Ницше - [207]

Подлинная философия невозможна без эстетического отношения к жизни. У искусства нет иного предмета, отличного от предмета философии. Художник — всегда философ, философ — всегда художник, творец новой действительности. Главная цель и философии, и искусства — толкование жизни. Трагическое искусство — форма художественной метафизики-мифологии, выражающей полноту воли и творческую мощь жизни.

В обращенном к Вагнеру предисловии к «Рождению трагедии» читаем:

…Противопоставление искусства «серьезности существования» — грубое недоразумение. Этим серьезным я позволю себе сказать, что мое убеждение и взгляд на искусство как на высшую задачу и собственно метафизическую деятельность в этой жизни согласны с воззрением того мужа, которому я… посвящаю эту книгу.

Я категорически не согласен с противопоставлением ницшеанского эстетизма гуманизму, с одной стороны, и эстетике «искусства для искусства», с другой. Гуманизм, как я его понимаю, направлен на поддержание жизни, питается ее правдой. Разве это не ницшеанский подход? Ницше — эстетик-модернист, первейшее требование которого — свобода от канонов. Искусство должно служить правде жизни — таково кредо Ницше. Но разве искусство для искусства — не удвоенное служение? Разве, удаляясь от жизни в искусство, мы не приближаемся к ее сокровенности, к ее духовной основе? Во всяком случае, для меня модернизм, в корпус которого входит «искусство для искусства», гораздо ближе к истокам бытия, чем искусство реалистическое, так сказать, «отражающее» жизнь.

Ницше не просто принимал «искусство для искусства», но видел в нем величайший стимул жизни, безбоязненное отношение к ее темнотам, страстную жажду жизни. «Человек, испытавший это состояние в себе, ценит его выше всех благ. Он спешит передать его, должен передать, если он художник…» «Искусство для искусства» для Ницше синоним трагического искусства художественной правды незаинтересованного художника: «Перед жизненной трагедией воинственная сторона нашей души совершает свои сатурналии».

Развивая модернистскую эстетику, Ницше отрицательно относился ко всем разновидностям декаданса, вкладывая в это понятие всё, что ведет к снижению жизненной энергии, к упадку. Противоядием против декаданса он считал искусство как выражение воли к могуществу, как главный инструмент этой воли.

Старая эстетика была эстетикой пассивных и восприимчивых потребителей, то есть носила женский характер. На смену такой эстетике должна прийти эстетика производителей, эстетика мужская, эстетика риска. Не «рискованные авантюры артистической воли», по определению наших, но риск первопроходца, головокружительной высоты, свободного полета.

Я бы не стал упрекать автора «Заратустры» в отрицании духовного во имя бесстыдной жизни: ведь эстетизм — форма духовности. Просто «переоценка ценностей», распространяемая на эстетику, требовала нового языка, буквальная трактовка которого в старых терминах приводила к казусам интерпретаций.

Музыкальные вкусы Ф. Ницше, как и его философия, очень подвижны. В молодости — немецкая классика, позже Вагнер, затем — отрицание Вагнера, Моцарт, Шопен, Бизе… Весной 1880-го, когда они с Гастом жили в Венеции, он часто просил своего друга играть Шопена: «в его рапсодиях он находил такой искренний порыв страсти, которого совершенно нельзя найти в немецком искусстве». Видимо, именно к Шопену относится строка Ницше: «Нельзя без слез слушать музыку».

Всю жизнь Ницше писал о Дионисе, но по-разному призывает он к музыке; сначала он зовет к Вагнеру: Вагнер выводит из искусства жизнь будущего; раздельные формы искусств для него тот Египет, из которого он — Моисей — выводит избранников; но Вагнер не приводит в Землю обетованную: бросает в пустыне эстетического эклектизма.

Тогда Ницше бросает Вагнера. Зовет к музыке, минуя искусство: приглашает пропеть свою жизнь: тут он — Ной — построивший ковчег-песню в тот миг, когда ветхому нашему сознанию грозит потоп музыки: нельзя безнаказанно убегать от воды живой: сам Ницше погиб в потопе: музыка затопила его сознание. Но мы уже знаем в чем Ковчег, построенный Ницше. Песня, как упражнение в ритме жизни: вот путь будущего; мы должны научиться пропеть нашу жизнь.

В 1881-м Ницше нравилась музыка Петера Гаста — настолько, что он поверил в собственную фантазию: способность этой музыкой на стихи Гёте вытеснить влияние Вагнера. Приблизительно в это же время Ницше четыре раза подряд слушал «Джульетт» у Беллини, а затем открыл для себя Бизе:

…Я сделал новую хорошую находку, слушал оперу Жоржа Бизе (кто это такой?) «Кармен». Опера слушается, как новелла Мериме. Она остроумна, сильна, местами глубоко волнует. Бизе настоящий французский талант, еще не сбитый с толку Вагнером, это истинный ученик Берлиоза… Я недалек от мысли, что «Кармен» — лучшая из существующих опер.

Боготворя музыку, постоянно слушая произведения Баха, Бетховена, Шуберта, Гайдна, Мендельсона, Моцарта, Вагнера, много и плодотворно размышляя о высочайшем из искусств, Ницше сам сочинял музыкальные пьесы, много музицировал, даже попав в пропасть безумия, проводил дни за роялем. Касаясь клавиш, он отдавался полету фантазии, растворялся в музыкальной стихии. Он скрупулезно изучил теорию музыки и музыкальную эстетику. Мне кажется, философские поэмы Мифотворца обладают внутренней музыкальностью, придающей им модернистский атонический колорит.