Ницше - [187]

Познавая, очищается тело; приобретая опыт знания, возвышается оно; у познающего освящаются все влечения; радостна душа у возвысившегося.

Врач, исцелись сам: тогда исцелишь ты и больного твоего. Но лучшим исцелением будет для него, если он своими глазами узрит того, кто сам исцелил себя.

Есть тысячи троп, троп еще не хоженых; тысячи здоровых натур и скрытых островов жизни. До сих пор не открыты еще и не исследованы человек и земля его.

Бодрствуйте и внимайте, одинокие! Таинственные ветры несутся на крыльях из будущего; до чуткого уха долетает Благая Весть.

Вы, ныне одинокие, вы, покинувшие людей, некогда вы станете народом: от вас, избравших самих себя, должен произойти народ избранный, а от него — Сверхчеловек.

Поистине, земля еще станет местом выздоровления! И уже веет вокруг вас новое благоухание, несущее исцеление и новую надежду!»

«Четвертый человек», или Человек-масса

Вся наша социология не знает другого инстинкта, кроме инстинкта стада, т. е. суммированных нулей, где каждый нуль имеет «одинаковые права», где считается добродетелью быть нулем.

Ф. Ницше

Человек заботится о пропитании, о семье, о карьере, он честолюбив, у него неврозы, но у него нет больше никакого содержания в метафизическом смысле.

А. Вебер

У Ницше есть фраза, которая, как мне кажется, является ключевой для понимания его «социологии», его «религии», может быть, его философии в целом. Вот она: «Религиозность, если только она не поддерживается ясною мыслью, вызывает у меня отвращение». Как это понимать? Конечно, здесь может быть множество толкований, но суть сказанного переводится приблизительно следующим образом: ни во что нельзя верить скопом, соборно, бездумно; вера персональна и должна быть не просто поддержана собственной ясною мыслью, но — глубоко пережита в собственном опыте. Величайшая опасность массы — массовая вера, так сказать, полученная по наследству. Сегодня — получили, завтра — промотали…

Соборная вера не может быть истинной, как не может быть моральной: «Вначале ложь была моральна. Утверждались стадные мнения».

Ницше категорически отвергал соборность, общий путь, навязывание «учителями человечества» истин и моделей жизни. Он называл это «бормотанием», опасным для жизни.

Жизнь дает нам невиданное богатство типов, изобилие всевозможных видоизмененных и переходных форм; а какой-то жалкий хранитель нравственности говорит нам на это: «Нет, человек должен быть другим». Он, этот несчастный брюзга, даже не знает, каким именно должен быть человек. Он рисует на стене свое изображение и говорит: «Ecce Homo»! «Мораль, не принимающая в расчет и в соображение никаких требований жизни, есть специфическое заблуждение, не заслуживающее ни малейшего сострадания… Мы же люди, не знающие нравственности, мы широко раскрываем свое сердце для всякого рода понимания, уразумения, согласия…»

Ницше считал чистой нелепостью объяснение сущности человека какой-то целью, идеалом. И потому — всякое воспитание для него чревато подавлением личности. В прологе к «Веселой науке» мы читаем:

Мой нрав и речь влекут тебя ко мне,

И ты уже готов идти, и ты уже идешь за мной?

Но нет! останься верен сам себе и следуй только за самим собой;

Тогда, хотя и медленно, но все же ты пойдешь за мной.

И в другом месте:

Назад! Слишком близко идете за мной, наступая на пятки!

Назад! Как бы истина головы вам не размозжила!

Было бы в высшей степени ошибочным видеть в Ницше охлофоба — весь пафос его «антинародничества» обращен не против народа как такового — против усреднения, уравнивания.

Признание мудреца

Народу чужд, но заодно с народом —

Под синим, под кромешным небосводом,

Погодам вопреки и непогодам!

Антидемократизм Ницше — это отказ от равенства неравных, опасение, что на практике демократия выродится в охлократию, «всеобщее голосование», т. е. господство «низших людей». Собственно, власть кухаркиных детей — практическая реализация лозунга «Кто был ничем, тот станет всем» — суть осуществление того, чего опасался и о чем предупреждал Ницше.

Ницше предвидел, что скрывается за фасадом демократической фразы: «То, что теперь так называется (речь идет о демократии), отличается от старейших форм правления только тем, что в колесницу впрягли новых „коней“: улицы еще старые, и колеса тоже еще старые…»

Раз существует власть, значит существуют господство и подчинение, те, кто командует, и те, кто должны подчиняться. Массы — носители подчинения, господа — повелевающие, как бы те и другие себя ни камуфлировали.

Массы представляются мне достойными внимания только в трех отношениях: прежде всего, как плохие копии великих людей, изготовленные на плохой бумаге со стертых негативов, затем, как противодействие великим людям и, наконец, как орудие великих людей; в остальном побери их черт и статистика!

Есть посредственность, серость, невыразительность и есть выдающиеся, великие люди — и да пребудет вечно! Ницше нигде и никогда не говорил о нерушимой кастовости, о невозможности перехода людей из одной касты в другую — он констатировал существование неравенства, природность (биологичность) иерархии, наличность «гарантов будущего», «удавшегося типа человека» и толпы, которая «инстинктивно стремится к стадной организации».