Ничего не изменить - [4]

– Слав, сколько у вас топлива оставалось, и что с рацией?

– Топлива много, а рация сломалась – перегорело что-то, я так и не смог починить. У нас, сам знаешь, запасов на месяц вперед, а вот запасных деталей не нашлось. Мы с Жорой… мы тебя ждали вчера, после обеда, знали что обязательно появишься. При последней передаче я сказал бригаде, что аппаратура барахлит, а как сломалось всё, так я решил не оставлять маяк, а тебя дождаться. Видать, правильно остаться решили, – опираясь на качающиеся перила, Симонов поднимался наверх.

– Это верное решение было. Никто же не знал, понимаешь? В эфире такое творилось, когда началось… Как вспомню, так в дрожь бросает.

Они поднялись на самый верх, в рубку, и Симонов зажег небольшую свечу, поставив её у прожектора – мягкий свет заполнил всю комнату. На небольшом примусе появился закопченный чайник, и дозорный чиркнул спичкой.

– Витя… а меня того… судить будут? – моряк обернулся к товарищу и замер с горящей спичкой в руке.

– Не будут, Слав. Может и некому судить, черт знает, что там произошло вообще, – увидев испуганный взгляд Симонова, Виктор поспешил его успокоить. – Это был несчастный случай. Не думай даже обвинять себя, а если что, я свидетелем твоим буду.

Они сели на два старых табурета у стола, заваленного журналами, и замолчали. Только потрескивание примуса и легкий запах солярки в комнате. Слишком многое свалилось на двух пожилых людей в этот злосчастный день. Что делать? Как жить дальше? Спаслись ли они, или лишь отсрочили свою гибель? «Нет, я вам, с*ка, не сдамся», – подумал, про себя, Виктор и сжал кулаки. Нужно действовать:

– Вячеслав, дело есть.

Старый, худощавый моряк вскинул голову и внимательно посмотрел на товарища.

– Пока мы понять что-то сможем, нужно подготовиться. Разберемся с информацией, наличием провианта и топлива, а потом будем решать, куда и как двигаемся. Здесь оставаться нельзя, берег далеко, но и тут может стать небезопасно.

– Ага, понял, – Симонов кивнул и снял чайник с примуса.

– Сейчас почаевничаем, а потом пойдем принесем радиостанцию с моего катерка. Заодно расскажу, что со мной приключилось.

Кипяток и крепкая заварка чая «со слоном» перекочевали в стальные кружки, на столе появился кусковой сахар в бумажке, а также пачка «каменных» галет. Пили по-старому, «вприкуску», поднося дымящиеся кружки к лицу. Виктор рассказал всё, что с ним произошло со времени выхода в море: про первый вызов подлодки, про эфир, про удары, про месть капитана, про дым над водой и про то, как он оказался у маяка. Симонов внимательно слушал, не перебивая, а потом рассказал, что они видели с маяка. Картина складывалась убийственная. Очевидно, что первые удары наносились по крупным городам и военным базам, а после и по мирным селениям. Пораженный берег Латвийской и Литовской СССР был не единственным, как и берега Швеции и Дании. Симонов с напарником видели, что ракеты полетели дальше – на восток, запад, север – огонь полыхал везде. Пылевую радиоактивную бурю они тоже видели, но до них она не дошла.

– А Готланд? Может там есть выжившие? – Виктор поставил кружку на стол.

– Вить, мы враги теперь. Мы теперь все враги. Там тебя либо погранцы расстреляют, либо местные жители на куски разорвут. Война теперь везде.

– Гаки в сраки… вот влипли… – Виктор вздохнул и уставился перед собой. Действительно, бежать некуда – другие страны закрыты, а у нас, если не сумеют обуздать, начнется анархия, мародерство и бандитизм. Куда не кинь всюду клин. И даже если регулярных войск и нет, и воевать больше некому, люди будут друг друга убивать просто потому, что потеряли кого-то. Человечество прикончит не мировая война или ядерные удары – мы просто не сможем договориться больше. Людей прикончит месть. За семью. За дом. За Родину. Страшная, кровавая месть – геноцид в чистом виде.

– Ладно, не время руки опускать. Ты как, силы есть? – Смутьянов кивнул товарищу.

– Есть немного, не совсем прослаб, – дозорный встал и отряхнулся. – Только робу сменю, эта…

– Переодевайся и подходи к катеру, я сниму рацию, и мы её у тебя тут подключим, – Виктор встал, надел шапку и начал спускаться по лестнице. Первым делом надо отвинтить станцию от стенок рубки, потом посмотреть проводку внизу, потому что в последний раз двигатель еле запустился.

Рация была готова к транспортировке, а вот с проводкой, даже на первый взгляд, были проблемы: провода обуглились от напряжения, кое-где вообще выгорели. Истинное чудо было в том, что Смутьянов добрался до маяка и не сгорел. Потеряй он катер, шансы на спасение резко бы упали.

Со Смирновым они подняли и подключили рацию – она работала исправно, но в эфире была та же тишина, что и раньше. Берег молчал, а с судами в море не было связи из-за расстояния. Время перевалило за полночь, было решено ложиться спать, а завтра решать по обстоятельствам. Проводку предстояло починить, топливо и провиант пересчитать и распределить, а также решить направление движения с островка. Виктор лег на свободную шконку – занимать место покойного почему-то не хотелось.

Немного поговорив, моряки провалились в спасительные объятия сна. Лишь огоньки, много-много огоньков нарушали сон Виктора. Будто по винтовой лестнице они заплывали наверх, в рубку, освещали её ненадолго и исчезали. «Огонь в небесах, как салют», – подумал шкипер и улыбнулся во сне. Ночь прошла тихо.