Ничего не изменить - [3]

Курс был взят, и шкипер направил катер тихим ходом, не включая прожекторов, в сторону островка. Во вчерашнем графике он планировал добраться до объекта, переговорить с дозорными, там дежурили Вячеслав Симонов и Жора Кернес, и выяснить причину поломки. После ночевки нужно было вернуться и взять на лодочной станции всё необходимое, послав с новой суточной сменой исправное оборудование. Теперь он плыл с надеждой на спасение в лице тех, кого собирался спасать.

Глава вторая. Огонь в небесах

Тёмное, холодное море било волнами в борт катера. Тишина – мёртвая, гнетущая, зловещая ночная тишина. Лишь глубоко во внутренностях судна билось сердце мотора. Виктор напряг зрение, вглядываясь в ночь. Где-то совсем рядом был клочок земли с маяком: «Не налететь бы в темноте…»

Оставалось с десяток метров, когда Смутьянов различил белую полоску островка, выключил двигатель и включил прожектор. Он сразу увидел две фигуры – одну тощую, тонкую, надломленную и вторую, прислонившуюся к стене маяка. Выбравшись из рубки, ловко спрыгнул на причал и закрепил двумя шкертами катер. Судно потянуло веревки, недовольно закряхтело, словно пытаясь уйти от своего владельца, но, в итоге, остановилось.

Шкипер отряхнул одежду и почти бегом, прихрамывая, направился к дозорным.

– Слава! Жора! Вы жив…

Моряк осекся, когда увидел, что оба они словно застыли, а к маяку прислонен окровавленный кулек в мешке. Один был мертв, второй стоял неподвижно. Виктор подошёл к Симонову, и его тень заслонила тело погибшего.

– Слава… Слава, это как так, а? – моряк даже не посмотрел на своего друга, стоявшего рядом. Жору он знал давно, ещё когда тот попал на «Пылкий» по срочке. Хороший, умный парень, отличный матрос, жил с матерью в колхозе у Калининграда. После службы не захотел работать в колхозе, а вернулся на флот. Помнится, его не взяли на сверхсрочную по причине укомплектованности экипажа, и Смутьянов посоветовал его к себе, на маяки. А вот теперь… нет Жоры теперь. Больно. Обидно. Жалко.

– Слав… что стряслось-то? Вас же не зацепило.

Симонов поднял руки и, как ребенок показывает что-то удивительное взрослому, показал бурую запекшуюся кровь на них. В глазах моряка стояли слезы – старый, надломленный, этот человек плакал, ожидая то ли утешения, то ли поддержки от своего друга.

– Вить… я убил его. Прям руками своими убил.

– Как убил, за что? Вячеслав, ты чего такое говоришь? Что стряслось-то, скажи! – Виктор отшатнулся от стоящего рядом товарища и ошарашено смотрел на него.

– Убил… Прям так и убил… Мы в рубке сидели, когда началось всё, – Симонов сглотнул и вытер слезы рукавом робы, – Жора как увидел, что по Калининграду бьют, то сразу побежал лодку заводить, хотел за матерью с сестренкой плыть. А они летят! Летят уже, Витя…

Смутьянов молчал, смотря на друга. Кажется, он понимал, как из двоих моряков в живых остался один, и не осуждал товарища.

– Он на площадку выбежал. Я за ним. Схватил и кричу: «Сдохнешь, парень, не дури!» – Вячеслава трясло, он шмыгал носом и вытирал слезы то одним, то другим рукавом, – Огни-то, огни уже в берег ударили! Там всё в огне! Там ад сущий был! Я его схватил, не пускал к лодке, там уже пыль пошла по морю, а он меня бить стал, волосы рвать, говорит: «Там мамка моя, пусти, сестру не брошу!»

– Слава… Ты это…

– А кому он поможет, Вить? Кому?! Там может и в живых никого не осталось! А кто остался, того спасут наверняка, да сверху все заражено небось… Ну чего он там сделает сейчас, а? Я его и толкнул, ослеп от боли-то, да он за перила… за перила свалился. Вить, чего он свалился? Сейчас-то зачем?! – старый моряк закрыл лицо окровавленными руками, и слезы кровавыми каплями стали падать на землю.

Ничего не говоря, Смутьянов обнял товарища. Тут не было ни осуждения, ни злобы, ни чьей-то вины. Молодой дозорный был сильнее старика, и по горячности обрек бы себя на неминуемую гибель. «Господи… сейчас-то за что?» – он похлопывал Симонова по плечу, разделяя с ним боль и сожаление.

Когда старый моряк чуть пришел в себя, Смутьянов отстранился и посмотрел ему в глаза.

– Слава, ты не виноват. Понял? Ты ему добра желал. Тут никто не виноват, даже он сам.

– Да я понимаю, Вить… Глупо всё получилось. Жить не хочется, – Симонов нервно вздохнул и отер лицо от кровавых разводов.

– Надо, Вячеслав, нельзя нам умирать. Мы, может одни из немногих, кому конец света пережить пришлось. Давай… Давай Жору похороним. Недобро так ему лежать.

Двое стариков, напрягаясь, подняли тело в мешке и понесли свою тяжелую ношу к воде. Такова старая морская традиция – хоронить в воде, если нет рядом земли, или нет условий для нормальных похорон. Настоящие морские похороны – простые, достойные моряка. Но здесь было что-то неправильное, неверное. Это остро чувствовали оба товарища: когда мир, возможно, погиб, когда жизнь на всем земном шаре замерла, два старика хоронили молодого, сильного парня. У него была вся жизнь впереди. У его матери, у его сестры всё-всё было впереди. Теперь ничего нет. И уже никогда не будет.

Тело ушло вниз с каменистого обрыва легко, словно всю жизнь ждало этого. Исчезло в глубине. Симонов тяжело вздохнул. Виктор взял его за плечо и повел внутрь маяка – предстояло многое обсудить и понять. Они поднимались по винтовой лестнице, когда Смутьянов заговорил: