Ни стыда, ни совести [сборник] - [32]

— Игорь, дорогой… — Аня размазывала по лице косметику вместе со слезами. — Мы знали, что ты… Что все будет хорошо…

— Хватит нюниться. — Урман зашторил окно. — Сейчас на базу, пообедаем. Ты как?

— Я? Спасибо… — Я чувствовал слабость, меня мутило. — Я нормально… В Фили нельзя, там…

— Мы на Теплак.

На Теплом Стане находилась наша «запасная база» — гараж и мастерская Васильича, где он реанимировал автохлам. Через какое-то время, попетляв по улицам — Урман сосредоточенно смотрел в зеркало заднего вида, — мы оказались там; из машины я, к счастью, выбрался самостоятельно.

Войдя, я с удовольствием вдохнул знакомый запах — бензина и масла, смешанный с какими-то благовониями, которые Урман жег на примусе в перерывах между сеансами приготовления еды. На старой плитке (в которой я с удивлением узнал свою) стояла кастрюля с картошкой. Васильич молча нарезал хлеб и колбасу толстыми кусками, сделал бутерброды, осторожно вынул из пакета перья зеленого лука.

Урман уселся напротив меня.

— Ань, сходи-ка погуляй.

— Что?

— Я сказал, сходи в магазин, купи красного вина и корицы. Глинтвейн сделаем.

— В… в «Лейпциг»?

— Да хоть в «Бухарест». Чем дальше, тем лучше. — Голос Урмана звучал непреклонно. — И хлеба еще возьми.

— Хорошо. Хорошо, как скажешь…

Я чувствовал зверский аппетит. И стал есть — несмотря на то, что все происходящее казалось мне сном.

Васильич, выпив чаю, как ни в чем не бывало, надел рукавицы и спустился в яму с фонариком и ключом — то ли притворяясь, то ли действительно проверяя подвеску очередной машины.

— Ты в порядке? — Урман смотрел на меня прямо и изучающе. — Не ешь много, а то вырвет.

Я кивнул.

— Письма до тебя доходили?

Я помотал головой.

— А передачи?

— Нет, — сказал я с набитым ртом и икнул.

— Хватит.

Он отодвинул от меня доску с бутербродами и подвинул чай.

— Пей.

И продолжал глядеть на меня.

А потом спросил внезапно:

— Как ты с ней познакомился?

Я прожевал и поднял на него глаза. С минуту мы смотрели друг на друга, не мигая.

— Урман.

— Что?

— Ты мне веришь?

Он не изменился в лице. Васильич продолжал стучать чем-то в яме.

— Ответь сначала, как ты с ней познакомился. От этого, знаешь ли, много зависит.

— Я спрашиваю, ты мне веришь?

— Да, ты же знаешь.

— Тогда подожди, пока я прожую!

Я отчего-то завелся.

— Ты думаешь, мне там было легко? Думаешь, я сейчас тебе все так складно и по порядку расскажу? Да ты даже представить не можешь, что со мной случилось! Урман, я хочу, чтобы ты — именно ты! — мне верил, понимаешь? Потому что то, что я тебе расскажу — это… Это черт-те знает что!

— Ты не ответил. И не говори, что это твое личное дело. Почему ты нам не сказал?

— Потому что…

Да, действительно, почему? Это вопрос уже задавали мне, и сам я себе его задавал, и не раз.

— Я… не знаю. Я сам во все это… как бы тебе объяснить… не очень верил. Она и я. Понимаешь? И то, что между нами. А потом все это. Ну, то, что произошло.

Выходило не очень-то правдоподобно.

— Урман, я понимаю, что вообще удивительно, что мы знакомы, не говоря уже о… У меня следователь то же самое спрашивал. Я ему ответил, и тебе скажу: на сайте. Но… тут надо все рассказывать. По порядку и с самого начала. А ты цепляешься ко мне сразу после…

— Ладно. Ты чай-то пей. — Урман примирительно усмехнулся. — Тебя там, кажется, совсем не кормили.

Я встал. Дико хотелось спать.

— Я прилягу, хорошо? Потом поговорим.

— Хорошо.

Я удалился в «спальный отсек» и просто свалился на топчан. Заснул без задних ног.

Проснулся я оттого, что замерз. И не сразу понял, где нахожусь. Несколько минут ошарашенно оглядывал все это: и топчан, сделанный из сетки на бетонных тумбах, и верблюжье одеяло, и старый масляный обогреватель, и постеры на стенах. А потом поднялся, разминая мышцы. Продрал глаза. Сколько я уже тут? За дверью раздался какой-то бубнеж, бас Васильича и смех Ани.

Дверь распахнулась.

— Отдохнул? — Аня протягивала мне стакан глинтвейна. — Как ты?

— Я влюбился. Влюбился, понимаете?

Я рассказал им о ней.

Никто не перебивал меня: Урман сидел напротив с непроницаемым лицом, Васильич продолжал работать, а Аня, хмурясь, сметала крошки со стола.

— Молчите, да? Не верите? Тут важно не то, как я с ней познакомился, а то, что произошло потом!

— Ладно, раздухарился. На глинтвейн-то не очень налегай, он алкогольный. Ты выспался? — Урман взял у меня стакан.

— Да вроде.

— Хорошо. С этим потом разберемся. В конце концов, она… В общем, сочувствую, — он помолчал. — На суде все было против тебя… Как такое вообще могло произойти?

— Ты… про приговор?

— И про обвинение. Ты куда? — сказал он Ане, одевшейся и направляющейся к выходу. — Мы еще не закончили.

— А ты тут что, командир? Раскомандовался… — Она хлопнула дверью.

— Обиделась. — Васильич звякнул ключом. — А ведь она для тебя все готовила. Передачи тебе собирала.

— Вернется. — Урман подвинулся ко мне. — Хорошо. Вы поженились. И вот так сразу… авария? Мы тут такого начитались…

— Сейчас расскажу. Значит, едем из церкви. В Тарасовке голосует на трассе мужик. Такой… гастарбайтер. Азиат, в общем. Она говорит: давай возьмем. Я — зачем? Она: ну давай, пожалуйста. Хрен с ним, давай возьмем. А мы вообще-то в Италию собирались, в Аньелле. То есть почти опаздывали на самолет.