Ни стыда, ни совести [сборник] - [33]

— Он так и уехал бы, — заметил Васильич, ухмыляясь и вытирая руки ветошью. — Ну, Рудольфыч, ты даешь…

— Да все это тоже спонтанно было! Она об этом сказала мне после венчания, это был сюрприз!

— Одни сюрпризы, ё.

— Подожди, дед. Но ведь писали, что в машине, кроме вас, не было никого? Вы его высадили?

— Нет. — Я посмотрел на Урмана в упор. — Это он нас, так сказать, высадил. Меня прямо там, а ее… ее не знаю где, но найду. Я найду, где он ее высадил, Богом клянусь!

Настала очередь Урмана удивляться.

— То есть? Что ты несешь?

— То есть он был в салоне, когда произошла авария. И был у меня в камере. И не однажды.

Я вдруг поймал себя на мысли, что свободно говорю о Дервише — в то время как тогда, когда я хотел поведать о нем сокамерникам, царство им, как говорится, небесное, или Пшенке — что-то непреодолимо мешало мне. Значит, он позволял мне рассказать все друзьям; и это отчего-то меня испугало.

— Гастарбайтер, значит, — Васильич продолжал тереть руки ветошью. — Азиат, твою мать.

— Не ругайся, дед. И тряпку оставь в покое, а то мозоли натрешь. — Урман осторожно взял чайник и, придерживая крышку, слил остатки глинтвейна себе в стакан. — Вино у нас еще есть?

— Да пойло какое-то. Кагор.

— Это не пойло. Это сербский кагор. Так что доставай. В кои-то веки напьемся. Пока Анны нет.

— Вы что, мне не верите? — спросил я с досадой, в который уже раз. — А вам не кажется странным, что меня вообще отпустили? При таких возможностях ее отца? При том, что сфабриковать дело — раз плюнуть? И заметьте, меня не приговорили по слабой статье — за убийство по неосторожности — а оправдали? Урман, ты же сам этому удивлялся! Сам, только что!

Урман с Васильичем переглянулись.

— Слушать дальше будете?

Васильич откупорил покрытую пылью бутылку. С не внушающей доверия этикеткой. Разлил вино по стаканам.

— Давай.

— В общем, ситуация складывается интересная. Во-первых, я уверен: она жива. Во-вторых, машина — «Ягуар» — куда-то исчезла с места аварии сразу после того, как все произошло, ее даже на фото в материалах дела не было. В-третьих, Дервиш…

— Кто?

— Дервиш. Он так представился. Он устроил эту аварию. И все, что было в тюрьме. И наконец, в-четвертых — и в-главных — все это не просто так! Со мной это случилось — не просто так! Я должен что-то сделать, понимаете, чтобы ее вернуть! И… Урман, это как-то связано со статьями. С моими статьями. Ты помнишь, какую я написал последнюю?

— Ну да. Послушай, Игорь, а тебе не…

— …мне не показалось! Я в своем уме. Я последний раз вас спрашиваю — вы мне верите? Если не верите, давайте разойдемся, сообщу вам о результатах дополнительно, верите и готовы помогать — значит… Хватит пить! — Я отобрал у Урмана стакан. — Значит, я рассказываю вам все до конца, и мы совместно ищем пути решения. В этом деле странностей выше крыши.

— Рудольфыч, ты извини, но мне кажется, что ты это… на почве горя. Не обижайся. Стакан-то отдай.

Урман укоризненно посмотрел на Васильича.

— Мы тебе верим. Что ты заладил как ребенок. То, что тебя полностью оправдали, странно, согласен. Даже необъяснимо.

Рассказать им, что ли, об общей?

— Ребят, — Васильич почесал затылок, — я знаю, у вас сейчас начнется… экзотерика, так что говорю так: я с вами. Отвезти куда-нибудь, что-нибудь починить, с кем-нибудь… гм… поговорить… Я, пожалуй, выпью еще. Урман, когда закончите, объяснишь по-русски.

— И вот что еще, — продолжал я. — Я верю, что то, что я тут, и вот все это, вино и мы вместе… Это следствие того, что я вел себя правильно. То есть твердо стоял на своей версии произошедшего. И теперь я намерен разобраться в том, что со мной произошло, — с вашей помощью или без. А для этого мне нужно попасть домой, чем скорее, тем лучше.

— Со статьями, говоришь? — Урман поскреб щеку. — Гм… А ты в самом деле помнишь, какой была твоя последняя? И когда?

— Помню, — твердо ответил я. — Полтора года назад. Май 2002-го. «Стыд и совесть: что делает человека человеком».

Урман и Васильич снова переглянулись.

— Дервиш, говоришь? — Урман лениво поднялся. — Ходить домой сейчас я бы тебе не советовал. Рано еще. У тебя там был обыск, да и к нам приезжали…

— Нет, я пойду… — Я встал, но покачнулся и упал на стул. — Урман, мне надо…

— Знаем мы, что тебе надо, — ответил он, смеясь и наливая мне кагора. — Да и нам тоже. Может, легче будет вериться. Тебе же не за руль…

К себе я попал только утром следующего дня. Я должен был во что бы то ни стало найти статьи. Однако я не учел, что меня там могут ждать. А там было то же, что и у ворот суда: фургоны с параболическими антеннами, тонированные машины, подозрительные личности, шляющиеся поблизости.

Мне пришлось дождаться вечера — я купил себе темные очки и весь день провел в кинотеатре.

Ключ подошел. Соседей, очевидно, не было дома, по крайней мере их не было слышно. Я пробрался в глубь темного коридора, не без удовольствия вдыхая знакомый, когда-то раздражающий запах кошек и борща и удивляясь тому, что хозяева не сменили замок. Открыв дверь и включив свет, я обнаружил то, чего и опасался: разгром. Как я был наивен, надеясь застать свое жилище таким, каким оставил его, уезжая с ней за город! Вот старенькая кровать, на которой мы спали; вот ее вещи: платье, чулки… Все лежит на полу. Постель разворочена, книги разбросаны, компьютера нет. Кто-то отодрал даже старые, видавшие виды обои, полагая, очевидно, что там тайник. Все было перевернуто вверх дном. Я присел на табуретку, собираясь с мыслями. И ощутил холодок, ползущий по спине — статьи были на жестком диске, еще на паре носителей (дискет), на сайте (но там не все) — их вполне могли уничтожить! И что мне теперь делать?