Незнакомец. Шелк и бархат - [12]

— Нет, — коротко отрезал он, прервав мои назойливые расспросы, поднялся и открыл окно.

Дождь уже прошел и, несмотря на туман и облачность, за окном быстро светало. Он рассеянно сорвал мокрую пахучую гроздь сирени с куста, растущего прямо под окном.

— Нет, — повторил он. — Я приехал сюда, потому что надеялся застать здесь одного из твоих друзей.

— Одного из… Кого?

— Кристера Вика.

Сообщив это и добавив, что скоро уже совсем рассветет, он поспешно удалился. Как ни странно, мне стало еще больше не по себе от того, что его визит на этот заброшенный хутор каким-то образом связан с Кристером Виком. Я лежала в своей постели и вспоминала какие-то смутные эпизоды и непонятные высказывания, каждое из которых вроде бы ничего не значило, но вместе они создавали угрожающую и мрачновато-загадочную картину…

— Не обращай весь свой гнев на Эйе. Эта идея насчет заброшенных хуторов отчасти принадлежит и мне.

— Ну вот, лишь бы вам здесь понравилось…

— Вы не должны беспокоиться. С вами остается Юханнес, и Эйе скоро вернется и…

— Надеюсь, что Кристер защитит вас от всех возможных опасностей… И что он осторожен в отношении того, что он сам знает.

— Я думал, что для летнего отдыха это все же жутковатое местечко.

— Да, бывал… И там, и в Черном Склоне, но это было достаточно давно.

— Не хотел бы я оказаться там один. Хотя, если вас там так много, вы легко прогоните всякие мрачные тени.

— То, что случилось однажды, может…

То, что случилось однажды, может случиться снова — вот что хотела сказать Хульда. Но Ингрид перебила ее и заверила меня, что в Змеином Озере никогда не случалось ничего чрезвычайного. А где-нибудь в другом месте? Например, в Черном Склоне?

Что бы это ни было и где бы это ни случилось, я теперь точно знаю, что это имело какое-то отношение к странному незнакомцу, который даже не назвал целиком своего имени.

— Я крещен Эрландом. Этого достаточно?

Перед тем, как забыться в тревожном полусне, я приняла два взаимно исключающих друг друга решения:

Я немедленно собираю вещи, беру в охапку Юнаса и уезжаю из этой несчастной деревни, как только наступит день.

Я докопаюсь до правды, разгадаю тайну Эрланда и этой деревни, узнаю, кто он такой, что ему нужно и что он и все остальные так настойчиво скрывают от меня…

При ярком свете дня все проблемы кажутся разрешимыми, а ночные страхи — нелепыми и смешными. А поскольку в этот день накануне праздника середины лета солнце светило на редкость ярко, я решила отложить пока наш отъезд и пошла с сыном на луг, чтобы набрать новых цветов для его миниатюрного праздничного шеста. День был замечательный, и даже полуразвалившиеся старые домики выглядели мило и живописно в обрамлении буйной зелени. Трава пестрела колокольчиками, васильками и анютиными глазками.

— Мама, мама, а это какой цветок?

Я взяла у него из рук бледно-розовый цветок на упругом стебельке.

— Это гвоздика.

— А это?

— Это хмель, — ответила я. И тут же за спиной у меня раздался чей-то голос:

— Его еще называют «бабушкин чепчик». Если смотреть на него вот так, то он похож на маленькую шапочку.

Юнас, вспомнив вчерашние развлечения, радостно схватил Эрланда за руку.

— Пойдем собирать р-ромашки. Я хочу р-ромашки.

Он потащил нас за собой в сторону большой усадьбы. Эрланд в белой рубашке с закатанными рукавами, загорелый и чуть расслабленный, уже не казался таким хмурым и замкнутым, как вчера.

— Вчера вечером мы учились произносить букву «р» в слове «р-ромашка», и вроде бы начало получаться, — сказал он.

Когда мы проходили мимо усадьбы, я заглянула сквозь разбитое окно в комнату и поежилась.

— Неужели ты здесь спал?

— Я не избалован. Крыша не протекает, у меня есть спальный мешок. И духовная пища там в избытке.

— Да-а, какие-то странные старинные книги. Ты не знаешь, кто жил здесь раньше?

— Это дом родителей Манфреда Ульссона. Его дедушка был самоучкой — очень интересный человек. Он был сектант и своего рода доморощенный спирит. Он рассказывал жуткие истории о привидениях, в которых сам от души верил.

Позади дома находился огромный скотный двор с рассохшимися дверями и пустыми стойлами, а за ним начинался склон, сплошь усыпанный ромашками. Юнас радостно кинулся вперед, а я проговорила несколько неуверенно:

— Я слышала, что в этом лене их запрещено собирать.

— Я не знал, — ответил он, и морщины на его лице как будто стали еще глубже. — Но я давно не был в этих местах, возможно, сейчас многое по-другому.

Я посмотрела ему в глаза и спросила напрямик:

— Как давно ты не был в этих местах?

Он не отвел взгляда, но смотрел скорее сквозь меня, чем на меня.

— Пятнадцать лет.

— Тогда тебе есть с чем сравнивать. Что-нибудь изменилось?

Он стоял и молчал — так долго, что я уже начала думать, что он не слышал моего вопроса.

— Все, — сказал он вдруг.

Я никогда не думала, что одно единственное слово может звучать так горько и печально. Но через секунду он пожал плечами и добавил:

— Хотя я с таким же успехом мог бы сказать «ничто не изменилось». Природа осталась прежней. Трава такая же зеленая, как и раньше, и на лугах цветут цветы, и вид с вершины горы такой же величественный и прекрасный, каким я представлял его себе все эти годы, и так же пахнет сиренью и травой, как тогда.