Нежный человек - [12]

– Не смогу я, Аленка. Лучше мне уйти, а? Я из недовольных.

– Ну знаешь! Ну слушай! Если ты меня подведешь, то я больше не подруга тебе и знаться с тобой не буду.

В этот самый момент раздался короткий, но мягкий, вежливый звонок, и Марию словно кто дернул и заставил ринуться ретиво доказывать, какая она настоящая подруга; отворила входную дверь столь стремительно, что Топоркова не успела набрать нужный номер телефона, как предполагала, чтобы пришедший застал ее за разговором. Мария промчалась на кухню со скоростью, достойной удивления, хлопнула дверью и со звоном опрокинула кастрюлю. Топоркова выругалась про себя и тут же стала говорить в телефонную трубку, не набирая номера:

– Я слушаю внимательно. Но я не могу сейчас. Весьма занята одним деловым вопросом, который необходимо решать немедленно. Да, да! Дорогой мой академик, я повторяю: очень занята.

Топоркова краем глаза следила за вошедшим мужчиной, но делала вид, что занята разговором по телефону, изображая на лице такую озабоченность и занятость интересными и нужными мыслями, что мужчина не решался перебить ее. Наконец закончила разговор, откинулась на спинку дивана, тяжко при этом вздохнув, и как будто тут только заметила вошедшего. Роста вошедший оказался среднего, худющ, с загорелым лицом и несколько выпирающими скулами, темно-синие, довольно приятные глаза улыбались. Он был не первой молодости, но имел счастье выглядеть приятно, в глубине его больших глаз светилось нечто чистое, наивное. С такими людьми сходятся быстро, если не сразу, и они очень привязчивы и постоянны в отношениях. На мужчине, несмотря на жару, красовалась толстая серая шляпа, ловко облегал фигуру длиннополый двубортный импортный костюм; довершали туалет чрезвычайно броская цветистая сорочка и черные лакированные туфли на подошве толщины невиданной, сшитые из какой-то, видать, замечательной кожи; на левой руке блистал массивный золотой перстень с большим рубином, в этой же руке он держал огромный букет роз.

– О! – воскликнула Топоркова. – Приветик! Подождите минуточку, я позвоню по очень срочному делу. Вы уж пришли, Мишель? – говорила она между прочим, набирая номер телефона. – Я, признаться, ждала вас позже, честное пионерское! Легок на помине! Маришка, подай нам кофе. Вы будете пить кофе? Не стесняйтесь, у меня все запросто.

– Добрый день, мадемуазель, – проговорил мужчина, дождавшись, когда можно будет вставить слово. – Вот вам слезы, – протянул он розы.

– Ха-ха! – возбужденно засмеялась Топоркова. – Как вы сказали? Слезы, ха-ха! Да это же розы! Маришка, ты слыхала, как Мишель сказал об этих прекрасных цветах. Слезы – у нас другое. А розы – это у нас совсем другое. Слезы – когда надо плакать, а тут надо смеяться. Поняли меня?

– О, я поняль, я все поняль, – продохнул вспотевший мужчина, которому в костюме было довольно жарко. Он чувствовал себя неловко, стараясь в то же время не показывать эту неловкость. – Я поняль, розы – красиво; розы – цветы, красиво.

Аленка Топоркова слыла женщиной умной. Выросшей в семье без отца, ей приходилось нелегко с малых лет. Как-то так получилось, что Топоркова всегда могла рассчитывать только на свои собственные силенки, заметно возросшие по окончании института; приобретенное в детстве ей очень помогало, непритязательность и терпеливость оказывали услуги не в последнюю очередь; она смотрела на мир реальностей прямо, открыто и со спокойным сознанием принимала его. Она всегда считала необходимым внимательно приглядываться к мужчине – с целью понять его и раскрыть, каков бы тот ни был, взяв за привычку не доверять с первого взгляда людям. Присмотреться – авось да что-нибудь разгляжу. Топоркова любила читать книги о том, что касалось мужчин и женщин, проявляя пристальный интерес к их сравнительным качествам. Быстро научилась распознавать мужчин, а женщин чувствовала интуитивно, не без основания полагая, что она сама женщина и уж как-нибудь своих соплеменниц поймет и без большой траты на них быстро проходящего времени.

Вот и сейчас она, все еще не остыв от злости на подругу, изучающе посматривала на вошедшего Мишеля, на цветы, приглядываясь, стараясь как-то сразу, вдруг, по каким-то единой черточке, жесту понять его: кто он и что? Мужчина отдал цветы, сел в кресло и, улыбнувшись, спросил:

– Маришка, девушка, ваша сестричка? Какой милый человек, который приятной наружностию.

– Это моя домработница, раньше их называли горничными, – отвечала Топоркова. – Она учится, а у меня подрабатывает. На одну стипендию сейчас не проживешь. Это плохо разве, Мишель?

– О, не плёхо, – отвечал мужчина ласково, улыбаясь и стараясь говорить медленнее, осторожнее, чтобы как-нибудь ненароком не обидеть, не сбиться со смысла своих слов, стараясь произнесенной фразе придать законченность, округляя ее, и от доверчивого блеска глаз Мишеля хозяйке стало весело, приятно, и она поняла, что ее гость доволен собою.

– О, конечно, такой иметь надо, чтобы располагать собою, я хотель сказать: располагать своим временем, как это принято у вас говорить, – продолжал мужчина. – А как мне можно познакомиться с вашей замешательной сестрою или, как у вас говорят, прислугою или консьерж, как во Франции?