Нежное насилие - [24]

– Не хочу уезжать из Гильдена, – надулась Даниэла.

– Об этом тебе нечего беспокоиться, дорогая, – сказала Катрин и вдруг почувствовала, что очень точно подражает ненавистному ей самой тону матери.

– Не могу же я бросить на произвол судьбы мою лавку, – запричитала Хельга Гросманн.

– Если было бы желание, вполне могла бы. Если сдать помещение, то доход будет не меньше, чем от лавки. А может, даже и больше.

– Ты допускаешь, что я на это способна? После того как я столько лет мучилась, чтобы вырастить тебя, чтобы у тебя было беззаботное детство?!

Катрин вовсе не была так уж уверена, что ее детство действительно прошло беззаботно. Кроме тех напряженных отношений между взрослыми, которые ей приходилось терпеть, была еще и «Малая вязальня», которая уже в школьные годы отнимала у Катрин едва ли не каждую свободную минуту. Но она не собиралась напоминать об этом матери, все равно никакого результата не будет.

– Пока это только идея.

– Этого Клаазена?

– Да, – признала Катрин после короткого колебания. – С какой стати этому типу пришло в голову вклиниваться между мною и тобой?

– А он ничего такого не делал. Он лишь рассуждал об этом, когда я сказала ему, почему не могу уехать из Гильдена!

Даниэла подхватила наподобие эха:

– Не хочу уезжать из Гильдена-а-а!

Катрин показалось, что дочь повторяет это уже в сотый раз.

– Тебе и не придется уезжать, дорогая, – сказала она почти механически.

– В любом случае, я считаю совершенно недопустимым, что ты позволяешь чужому человеку вмешиваться в твою личную жизнь, – горячилась Хельга Гросманн.

– Ну, не такой уж он чужой.

– Что-что?

– Ты же знаешь, что сегодня я встречалась с ним не в первый раз.

– Но в первый раз по личным делам.

– Это как посмотреть. Он со мною встретился, чтобы предложить мне новое служебное положение.

– А ты не нашла ничего лучшего, чем посвятить его в свои личные дела.

– Должна же я была объяснить ему причину моего отказа.

– Вовсе не обязательно. Хватило бы и простого «нет».

Катрин отбросила назад иссиня-черную гриву своих волос.

– У меня другое мнение. – Она перенесла уставленный посудой поднос в кухню, поставила на стол и начала заворачивать остатки колбасы и укладывать их в холодильник.

Даниэла последовала за ней и упрятала хлеб в глиняный горшок.

– Значит, ты не поедешь в Гамбург?

– Никогда и не собиралась.

– Но ведь ты сказала…

– Я просто рассказывала вам, чего хочет от меня Клаазен. Если бы я могла предвидеть, какой театр вы устроите по этому поводу, то попридержала бы язык. Впредь так и буду делать.

Катрин пустила в мойку горячую воду и бросила дочери сухое полотенце.

– И что же ты собираешься от нас скрывать?

– Этого я еще и сама не знаю.

– Значит, ты хочешь иметь от нас секреты?

– В этом можешь не сомневаться.

– Мама, нет, ну, пожалуйста, не надо.

– Ну, что ты выдумываешь? Пока что у меня еще никаких секретов нет.

– Ведь когда я получаю плохую отметку, то все равно обязана ее вам показать, даже если заранее знаю, что вы будете меня ругать.

– Не помню, чтобы я хоть раз бранилась из-за школьной оценки.

– Верно, траурных флагов ты не вывешиваешь. Но ведь это тебя расстраивает. – Даниэла усердно полировала полотенцем тарелки и ставила их горкой одну на другую.

– И все же ты поступаешь правильно, показывая нам оценки. Иногда тройка – не случайность, а признак систематической неуспеваемости по тому или иному предмету – знаю, знаю, что с тобой такого не случалось, но ведь это все же не исключено. Чем старше, тем все труднее учиться в школе. Возможно, тебе скоро потребуется помощь, поэтому мы должны быть в курсе дела.

– Это я сознаю.

– Браво, дорогая моя.

– Но и ты всегда должна нам все рассказывать.

– А вот и нет. Если бы я действительно хотела переехать в Гамбург, то должна была бы вам об этом сказать. Это ясно. Но поскольку я этого делать не собиралась, то было бы разумнее ни о чем не говорить.

Даниэла встала на цыпочки, расставляя тарелки и чашки в буфете.

– Ну, тогда очень хотелось бы знать, что думает об этом бабуля.

– Ты что же, собираешься все это ей подать, так сказать, с пылу с жару?

Даниэла повернулась к матери.

– А что, разве это уже секрет?

Катрин поняла, что может вот-вот попасть в двусмысленное положение.

– Ну, что же, – решила она, – если хочешь, то расскажи бабушке. Но прошу тебя, не при мне. Я не хочу никаких новых выговоров.

Однако Хельга Гросманн только засмеялась, выслушав рассказ Даниэлы.

– Это не причина для беспокойства, дорогая. Твоя мама просто не может что-то утаить. Это ей никогда не удавалось.

Приближалось Рождество, и в маленькой семье наступил мир. Больше не было произнесено ни слова о Клаазене и его предложении. Даже когда пришел чек из Гамбурга, Хельга Гросманн воздержалась от каких-либо замечаний. Жан-Поль Квирин давал о себе знать только пестрыми иллюстрированными открытками, и все члены семьи, словно сговорившись, делали вид, что его вообще не существует. Создавалось впечатление, что они живут в каком-то изолированном мирке.

В лавке дела шли хорошо.

– Разве у нас нет оснований чувствовать себя совершенно счастливыми? – время от времени спрашивала Хельга Гросманн.

Катрин особого счастья не ощущала, сама не понимая почему. Конечно же, ей недоставало Жан-Поля. Но ведь она его не потеряла. Она была уверена, что рано или поздно он снова появится. Уже одному этому можно было радоваться. Она и пыталась радоваться, но ничего не получалось.