Нежданно-негаданно - [88]

— Трудно поверить, что этот заросший пень так радоваться может, — тихо произнес председатель, когда Маркел вышел.

«Плевал я, что взяли эту брызгалку, нужна она мне, как в петров день варежки. Важно — собака у меня и «зауэр», — ликовал Маркел. Пестря, как бы почуяв настроение хозяина, подпрыгнул, как мяч, и лизнул его в лицо.

Маркел совсем уже успокоился: «Забрали лося, ну и черт с ними. Один есть, и хватит».

Но через три дня его вызвали на административную комиссию, чего старик никак не ожидал.

— Товарищ Болотов, почему вы охотились в приписном без отстрелочной карточки и оказали сопротивление? Почему вы зашли в приписное?

— А что тут у вас какое-то приписное — я не знал. Лось пошел туда. Он не знает — приписное у вас тут или не приписное. Собака за ним, а я за собакой. Мне тут места незнакомые.

— Что у вас было за ружье?

— Тулка.

— А по-моему, у него было не тулка, — проговорил председатель общества.

— Значит, ты в ружьях ничего не понимаешь. Вот же в охотбилете ружье зарегистрировано.

— Дайте ваш охотбилет, — попросил Зотов, председатель комиссии.

— На, смотри.

Зотов положил билет в ящик стола.

— Пошто взял билет! — вскипел Маркел.

— Чтобы вы не ходили, где не положено, — спокойно ответил Зотов. — Сколько тебе лет, дед?

— Семьдесят семь.

— В уголовном порядке тебя привлекать надо, да стар ты больно…

Маркела оштрафовали на двадцать рублей, а ружье изъяли.

«Подавитесь вы этим ружьем. Мне оно нужно, как собаке пятая нога. А еще до того домогались. Хрен вам! Вы не стоите того ружья — злоба переполнила Маркела. — Я у вас всех лосей выхлещу, а ты, пучеглазая жердина, встретишься, так и тебе попадет!» — метнул он свирепый взгляд на Зотова.

Ушел Маркел, плохо помня себя, оставив на стуле рукавицы.

«Чувствует, что у власти, и бесчинствует!.. Билет отобрал. Не он мне его выдавал». Старик никак не мог успокоиться, решил отомстить. Дождавшись ночи, он ушел в лес, а утром, как только рассосалась тьма, отстрелял лося!

«Вот вам и настерегли. Без лицензии утяну, не хотели по-хорошему».

В следующую ночь, взяв лошадь, решил увезти лося. Только решил уложить тушу на подводу, как услышал рядом из-за куста окрик:

— Стой, ни с места!

«Подкараулили».

Маркел прыгнул в розвальни, ударил лошадь кнутом. Гнедой рванулся вперед, человек из темноты повис на поводьях и волочился рядом.

— Стой! Не уйдешь! — раздалось со стороны.

Маркел успел еще раз ударить гнедого, который нес вскачь по просеке к дороге. Державшийся за поводья оборвался, но долго еще «Стой! Не уйдешь!» — звенело в ушах старика.

— Будь она проклята, здешняя охота! — вырвалось у Маркела. «Мучение одно. Ране били без лицензий, сколь хотели, одна тайга-матушка знала. А теперь! Какие-то приписные наделали! Уеду! Что они на меня навалились, как на пень наехали. Из-под моих собак лося убили, сейчас другого отобрали. Уеду!»

Маркел уже представить не мог, как это он останется и будет тут жить. «Уеду…»

— Кто же это мог быть? Тьма в ельнике хоть глаз выколи, — гадал один из егерей, совсем еще моложавый.

— Да темень проклятая, ни черта не видно. А то не ушел бы, — отозвался другой, с бородкой клинышком.

На следующий день егеря, посоветовавшись между собой, заявили в ОБХСС. Среди подозреваемых вызвали туда и Маркела.

— Зачем вы отстреляли лося в егерском? — спросил Зотов, присутствующий там.

— Какого лося? Что ты тень на плетень наводишь? На черта вы мне нужны со своими лосями. Хватит: ружье забрали, да две десятки в банк отнес, а это по-старому две сотни. Сгиньте вы со своими лосями, — зло отвечал Маркел.

Нервы Зотова сдали.

— Вон отсюда, браконьер.

— Не реви на меня! На свою бабу дома реви!

Злоба бушевала в Маркеле. Он нахлобучил задом наперед шапку и вышел.

Старик не мог ничего соображать, все перепуталось в голове от сильного возбуждения, в глазах рябило.

— Ну, де-ед! — проговорил Зотов.

Маркел, как пьяный, проклиная весь мир, плелся домой, и первый раз в жизни у него закололо в сердце.

Старик вздрогнул даже, удивился, проговорил в досаде:

— Этого ишо не хватало! Так и захворать недолго. А мне еще пожить охота. Нет! Домой, домой. Там оклемаюсь, поживу…

Вечером дома, заметив бледное лицо отца, Илья спросил:

— Нездоровится, отец, что ли?

— Воздух тут у вас тяжелый, Илюха. Хвораю я. Не могу привыкнуть.

Но Илья не поверил отцу. Воздух в городишке чистый. Заводов нет. Он понял: на охоте у старика, видно, что-то случилось.

— Плюнь ты, отец, на эту охоту. Отдыхай. Наработался ведь. Я же тебе говорил, что здесь строго. Случилось, что ли, что? В приписное, наверное, зашел?

Но старик ничего не хотел говорить Илье, скрывал. «Зачем его подводить-то».

— Да нет, ничего. Домой тянет.

Как ни уговаривал Илья остаться, назавтра, когда он ушел на работу, старик ушел на пристань.

Только он зашел на катер и отплыли от берега — на голову навалилась такая тяжесть, какой он никогда не испытывал, затошнило.

«От дум, видно, что переживал, нервничал, Илюху обидел — уехал. Нехорошо. Тяжело как-то».

Тяжесть наваливалась на лоб, на глаза, они слипались. Вскоре старик уснул.

Ему снился Пелым…

Мой дедушка

Радуга опустилась за домик на крутояре и пила из реки. А дальше, по отлогому, в рытвинах, склону, наговаривая и шумя, крутясь и прыгая с откоса, неслись мутные ручьи. Лес умылся дочиста, на нем ни пылинки, а оставшиеся капли дождя поблескивали в лучах выглянувшего солнца и казались хрустальным бисером, рассыпанным по кустам и деревьям. Косая полоса дождя ушла за деревню, и теперь его потоки обрушились на гороховое поле.