Нежданно-негаданно - [40]

— Молодец, мужик, не продал.

— Ты бы будто тоже так сделал?

Ефрем поглядел на Ковалева внимательно, подумал: «К чему бы это?», проронил неохотно:

— У нас такого бы не случилось, мы не дураки.

Тут Ковалев напустил на себя негодование, со злостью набросился на Ефрема:

— Кому ты хвалился, что с Ильей состряпали?

Ефрем даже отпрянул назад.

— Его самому близкому другу по охоте Роману, тут шито-крыто.

— Теперь отдувайся сам. Дурак вот как раз ты и есть: «Мы не дураки», — передразнил он Ефрема.

— Да что ты раскипятился, в чем дело-то?

— Слышала Фролова твою болтовню. Хорош ты, видно, был, на ухо ему говорил!

— Не может быть, — Ефрем даже топор из рук выронил.

— Не может, не может, — раздраженно проговорил Ковалев. — Сейчас от нее иду. Вызывала. Пользы тебе от того, что ты «меня продашь», как ты выразился, — нет. Снимут меня с работы — вам с Ильей не легче от этого будет. Платить по закону станете вы. А меня накажут административно. Не выдашь — может, пригожусь еще. Все! Думайте, как выкручиваться. Попробуй на соболишек, авось клюнет.

— Понятно, — все еще в растерянности пробормотал Ефрем. — Баба все-таки. — Потом немного оживился: — Может, поговоришь, Игорь Николаевич, тебе подручнее, ближе ведь ты к ней. Там как-нибудь по-своему, по-ученому.

— Не-ет, уволь! Я знать ничего не знаю. Ты это не хуже меня сделаешь по дороге, когда пешком после машины пойдешь, идти с ночевкой придется. Вертолетов нет. Думай, думай, Ефрем, но меня не подводи. Пошел я.

— Станем кумекать. Спасибо хоть, что известил. Не продам — будь спокоен. От этого мне легче не будет, что снимут тебя, — платить меньше не придется. У тебя, своя ответственность, у нас с Илюхой — тоже своя: денежки выкладывай, штраф. За всю жизнь не отработать, если втюримся.

Когда Ковалев вышел, Ефрем так отшвырнул топор, что он просек заборку и вылетел в огород.

Только все наладилось, как надо, у Ефрема: на участках полтора плана вышло, а Илья два дал, с Ильей Ефрем проворачивал бы и другие делишки: лучший охотник и рыбак. Попросил хорошо — так последнюю рубаху снимет да отдаст. А Ефрем может подъехать к таким, как Илья. Эх! Надо же было ему, старому дураку, ляпнуть в сенках. Тоже цель имел, не зря сказал, хотел и Романа на подсочку затянуть. Мужик соглашаться вроде начал, и чтобы окончательно склонить его на свою сторону, Ефрем грохнул ему про их с Ильей делишки. Надо бы потихоньку, шепотком, да не рассчитал на радостях да спьяну-то. И лесничиху черт в это время нес возле дома, все к одному. Так, видно, суждено было, — вздохнул Ефрем. Но злоба на себя не проходила, мучила и терзала его. Но, может, обойдется, нечего плакаться, этим не поможешь, — тут же утешал он себя. «Придет доброе намерение, так и пособит Игорь Николаевич, поговорит, уломаю. В его же интересах, чтобы шумихи-то не было».

«Ой, никак нельзя заваливать дело. Кроме Ильи на этом участке, хоть он и лучший, резать никто не станет: этот проклятый медведь любого выживет, попробуй поработай, когда он, зверюга, ходит стороной и намеревается как бы шкуру спустить с тебя, да, видно, смелости пока не наберется. Но подживут раны — и отомстит. И ведь не возьмешь его теперь ничем, научен, хитер. Любой, заслышит ночью, как он шарашится где-то в кустах, деру даст. А Илюха шутит: я говорит, режу по ночам, не так жарко и не скучно, медведь охраняет, только боязливый больно: как крикну собаку — так он наутек. А что он знает Илюха-то? Ничего. И тут Ефрем грех на душу взял: не сказал Илье, думал, вдруг побоится, если ляпнешь, а участок пропадет, план горит. — Нет, не скажу, будь что будет. Заломает, так с медведя не велики спросы. Я тут ни при чем, не придерешься. Мне да Игорю Николаевичу известна суть дела». Но Ковалева Ефрем три дня водочкой угощал, чтобы не говорил никому. «Да-а, мужик крепкий, обещал тайну держать».

Случившееся с медведем вызывает у Ефрема мерзкое состояние: подлецом как вроде он выглядит. Тоже хорош: зачем стрелять было.

Тогда Ефрем окорил уже весь свой лес, готовился желоба делать да воронки расставлять, торопился: лето взяло круто. В начале июня уже распустились листочки, чего никогда в здешних местах за его бытность не было, выступила сера с деревьев на солнцепеках, скоро начало сезона. Опять заработает неплохо. Еще сезон поднапряжется вздымщиком, а там опять подастся в мастера.

Подходит к избушке своей отдохнуть, а недалеко у вырытой ямы, куда он отбросы выкидывал, медведь роется, объедки чамкает. Ягод еще не было, охота, видно, не вышла, вот и пожаловал на запахи. Ну и пускай бы он сожрал эти объедки. Так нет: схватил ружье в избушке да пальнул два раза: шкура все-таки. Поторопился, видно, заранил зверя. Напрасно говорят, что неповоротливый, как медведь, — вранье: зверь мигом на нем оказался. И не подойди бы тогда к участку Игорь Николаевич — конец пришел бы Ефрему. Начал Ковалев палить из ружья, когда Ефремов крик услышал. Медведь юркнул в болото. Ладно вовремя подошел, не поломал медведь, содрал кожу в нескольких местах, да раны от зубов пооставлял. Главное, жив остался.

На этом бы дело и кончилось. Но через неделю Ефрем услышал, как зверюга ночью вокруг ходит. Куда в ельничную темноту стрелять, наобум? Только хуже наделаешь. Да и жутковато. А собака как услышит — и в избушку.