Незабываемая ночь - [9]

И тут мне приходит в голову блестящая мысль: Нэлли! Вскакиваю с постели и подкрадываюсь к шкафу с игрушками, — они накопились в этом шкафу за годы моего детства.

Когда мне исполнилось восемь лет, бабушка подарила мне куклу Нэлли. Кукла была ростом чуть-чуть меньше меня. И у нее были такие же белокурые, вьющиеся волосы, как у меня.

«Нэлли! Выручай!» Я осторожно снимаю куклу с полки, укладываю ее в кровать, лицом к стене. Светлые кудряшки куклы рассыпаются по подушке, — должно быть, и у меня так, когда я лежу. Голова, конечно, меньше моей, но в полумраке этого не разглядишь. Только вот вся она короче меня… Я беру с дивана две небольшие подушки и надставляю ими матерчатое тело Нэлли. Накрываю ее одеялом, подворачиваю его, как это делает со мной няня.

Прислушиваюсь, спрятавшись за шкаф. Слышу: няня, кряхтя, поднимается с колен. Шаги ее зашаркали к моей двери. Стараюсь не дышать.

— Иринушка, спишь? — шепчет няня. Ну, конечно, я сплю!.. Шаги няни удаляются. Ушла к бабушке!.. Скорей!

И вот я в коридоре. Совсем темно. А вдруг кто-нибудь из прислуги еще не спит? Вдруг бабушке станет хуже и поднимется переполох!.. Открываю дверь в столовую. Никого! От уличных фонарей совсем светло. И бегом, на цыпочках, я мчусь через столовую и зал к Володе.

Я была так поглощена своим побегом и страхом, что почти забыла в этот миг, зачем иду к брату. И только остановившись у его двери, вспомнила все. Сейчас, сейчас!.. Сейчас я узнаю, кто был мой папа… И еще узнаю что-то большое и важное… От волнения захватило дух…

Из дневника Владимира Тарабанова

24 октября. Поздно вечером.

Я почти не бываю дома. Мы готовимся… Подробно записывать некогда, — сейчас придет Ирина. Но главные события хочу записать. Это же — история. Это надо запомнить на всю жизнь!

Вчера назначены комиссары во все воинские части. Военно-революционный комитет объявил их неприкосновенными.

А сегодня уже начались столкновения. Керенский решил закрыть нашу газету «Рабочий путь», послал броневики к типографии, велел занять ее. Красногвардейцы отстояли типографию, не подпустили к ней; броневики уехали ни с чем. Сегодняшний номер газеты вышел! Вот он — лежит передо мной! Каждая строчка зовет к оружию. Свергнуть Временное правительство! Вся власть Советам!

…Что же не идет Иринка? Или няня еще не заснула?

Андрей забегал сегодня ко мне на минутку. Как Ирина вскрикнула и убежала, когда он заговорил об отце! Испугалась? Чего? Жду ее и волнуюсь… Точно перед экзаменом… Сумею ли рассказать ей так, чтобы поняла?

Андрей ругал меня, когда я рассказал ему все. Согласился со мной, что поговорить с сестрой необходимо, и разрешил мне остаться для этого на ночь дома. Весь десяток уже с вечера в «Тихой долине». Я должен быть там не позднее шести утра.

Андрей передал нам слова Ленина: «Нельзя ждать! Можно потерять все, если упустить момент! История не простит нам промедления. И — только вперед! Не отступать ни на шаг!»

Завтра будем ждать приказа о выступлении. В полной боевой готовности. Завтра! Завтра! Ух, хорошо!..

Эти дни не раз попадался на глаза Шаров. Кажется, он шпионит за мной и Андреем.

Ага, вот и Ирина!

Продолжение воспоминаний Ирины Дмитриевны

Я постучала чуть слышно. Володя сразу открыл дверь и впустил меня в комнату. Я в изнеможении упала в кресло.

— Вот и молодчина! — сказал Володя вполголоса и рассеянно потрепал меня по голове. — Слушай, Ирина… Как мне трудно говорить с тобой!.. А нужно.

— Почему трудно, Володя?

— Трудно потому, что ты — куколка, тепличное растение… Я, конечно, сам очень виноват, что ты такая. Я слишком надолго оставил тебя во власти их всех.

— Я не понимаю, о чем ты, Володя, — прошептала я. — Я думала, ты мне расскажешь о нашем папе! Расскажешь?

— Расскажу, Иринка. Но сначала расскажу о себе. — Володя начал ходить по комнате. Потом остановился передо мной.

— Няня, по-видимому, подозревает правду, сестренка. Я большевик.

Я вскочила с кресла, глубоко возмущенная.

— Зачем ты шутишь сейчас, Володя! Как не стыдно — смеяться надо мной! — голос мой сорвался.

— Я не шучу, Ирина, — сказал Володя очень серьезно, — я большевик. Уже больше года, как я вступил в партию.

— Ты? Нет! Неправда! — крикнула я.

— Правда, Ирина. И я горжусь этим.

— Володя, зачем ты пугаешь меня? Ты! Ты, мой Володя, — бунтовщик?! Разбойник, грабитель?! Нет!

Володя усмехнулся.

— Так, по-твоему, большевики — разбойники, грабители?

— Все так говорят! Бабушка и доктор, и няня, и все знакомые! Все! Все!

— Все? — Володя сел в кресло, взял меня за руки и притянул к себе. — Да, все, кто тебя окружает, Ирина. Но это неправда. Народ этого не говорит.

— Народ? Какой народ?

— Какой народ? Солдаты, рабочие, крестьяне.

— Так они же все бунтовщики! — перебила я Володю. — Солдаты не хотят воевать, а ведь должны мы довести войну до победного конца! Рабочие не хотят работать, а крестьяне…

— Довольно, Иринка! — строго перебил меня Володя. — Ты же, как попугай, повторяешь то, что говорят взрослые. А у тебя своя голова есть? Или нет?

— Володя! — обиделась я.

Володя вскочил и взволнованно прошелся по комнате, ероша волосы.

— Черт знает! Какую я ошибку сделал, что так поздно за тебя взялся! Как успели искалечить тебя за эти годы!