Нейромифология. Что мы действительно знаем о мозге и чего мы не знаем о нем - [80]
Очень смелое сравнение. Так как криминалистический анализ ДНК имеет две основные характеристики, от которых все нейронаучные исследования находятся на расстоянии световых лет. Во-первых, на основании одного признака – генетического профиля – можно выявить ровно одного человека (и, пожалуй, его однояйцевого близнеца). И, во-вторых, анализ имеет крайне высокую специфичность. Исключив человеческие ошибки, связанные с перепутанными и загрязненными пробами или некорректным переносом данных, сопоставление двух образцов отпечатков пальцев ДНК достоверно более чем на 99,9 %[704].
В случае нейронаук все выглядит совершенно по-другому. Пожалуй, лучший до сих пор результат в интерпретации нейробиологических данных в отношении картины психического расстройства получили Христос Давадзикос и его коллеги из Пенсильванского университета[705]. Используя структурную МРТ, исследователи изучили мозг 69 пациентов с шизофренией и 79 контрольных здоровых персон. Позже с помощью обучающегося компьютерного алгоритма, разработанного на основе многовариантных сопоставлений данных о работе мозга, ученым удалось правильно интерпретировать результаты примерно в 80 % случаев.
Сначала можно подумать, что результат не так уж плох. Но это ошибка. Насколько ненадежным подобный морфометрический диагноз окажется в реальном мире, рассчитал разбирающийся в статистике читатель журнала Nature в комментарии к исследованию Давадзикоса[706]:
Предположим, что с помощью вышеуказанного метода МРТ 10 000 человек обследуются на шизофрению. Распространенность шизофрении среди населения составляет 1 %, поэтому 100 из этих людей точно страдают от этого заболевания. Из этих 100 шизофреников 74 получат правильный диагноз, а 26 будут ошибочно признаны здоровыми в результате обозначенной специфичности и чувствительности метода[707]. Из 9900 здоровых человек 8643 будут правильно признаны здоровыми, тогда как 1367 человек (12,7 %) ошибочно получат диагноз «шизофрения». Таким образом, из всех случаев шизофрении, выявленных с помощью этого метода, болезнь будет правильно диагностирована только в 5 % случаев (74 из 1441). При этом в 95 % случаев будет получен ложноположительный диагноз. Что дает нам этот расчет? Ведь если, например, «подтверждается» такое относительно редкое явление, как тяжелая психопатия, метод исследования должен иметь надежность примерно 99,99 %. Все остальное было бы введением суда в заблуждение.
Если бы, вопреки ожиданиям, вдруг стало бы возможно использовать нейронаучные методы для надежного подтверждения склонности к преступному поведению, это открыло бы немыслимые ранее перспективы для социального контроля. Или, как в отношении всех нейроисканий сформулировал историк науки Михаэль Хагнер: «…Очевидно, что исследования мозга в начале XXI века получили инструменты, благодаря которым фантазия о всеобъемлющей биологии ума способна превратиться в кошмар человеческого самоограничения»[708]. Если поведение человека функционально и нейрохимически предопределено мозгом, «больше нет очевидной причины не принимать превентивные меры против тех, кто был идентифицирован как злоумышленник. Этот подход может принимать форму надзора, заключения под стражу или терапии (посредством медикаментов, операций или имплантаций)»[709]. Когда исследователи мозга Герхард Рот и Вольф Зингер говорят о профилактике вместо наказания и более гуманном подходе к правонарушителям, швейцарский специалист по уголовному праву Феликс Боммер воспринимает это как своего рода псевдогуманистическую игру с подменой понятий: «То, с чем тут приходят на мягких лапах, на деле является жесткой стратегией исключения, низводящей действующих субъектов до источников опасности, с которыми необходимо бороться»[710].
Вероятно, стоит взглянуть на возможные крайние случаи радикального взгляда на преступников, сведенного к биологии. К чему способен привести радикальный биологический редукционизм в сочетании с тоталитарной средой, стало очевидно, самое позднее, с 1930-х годов. Такие чудовищные идеологические понятия, как «высший отбор», «расовая гигиена» или «устранение малоценных особей» среди прочих диких представлений нацистов соответствовали духу того времени и были широко распространены. Это находит подтверждение, например, в статье из Kölnische Illustrierte Zeitung от октября 1931 года. В ней пионер в области изучения мозга Оскар Фогт[711] объясняет цели Института по изучению мозга кайзера Вильгельма и будущих исследований мозга вообще: «Особой целью нашего института является высшая селекция духовного человека, поощрение социально полезных и ограничение вредных свойств отдельной духовной личности, а также, в рамках этих усилий, предотвращение рокового развития психически больных и преступников. ‹…› Существенного преобразования личности и, в частности, лечения или предотвращения серьезных психических заболеваний, мы ожидаем в будущем исключительно от материального воздействия на мозг»[712]. При этом Фогт был убежденным социал-демократом, а не нацистом, как можно было бы предположить на основании процитированных вступительных слов. Поэтому в 1937 году он потерял должность директора института. Преступления нацистской эпохи, замаскированные под медицину и науку, не в последнюю очередь привели к тому, что биологические подходы в криминологии после Второй мировой войны долго оставались под запретом. Вместо этого очень ценились такие социологические интерпретации нестандартного поведения, как «теория стигматизации»
