Невыдуманные истории. Веселые страницы из невеселого дневника кинорежиссера - [15]
зу (в тот лень она длилась полторы минуты). Ждет, пока солнце скроется за горизонтом, чтобы произнести свою заключительную фразу:
– Солнце село!. .
И… умереть.
А солнце вдруг закачалось, заскрежетало и… остановилось. Что-то, видимо, не сработало, разладилось.
Зал притих. Замер.
Назревало непредсказуемое.
И тогда Симонов невозмутимо поднялся со своего ложа, подошел к заднику, распутал тросы, «высвободил» солнце, которое снова, привычно поползло к горизонту.
Рубен Николаевич победно оглядел притихших зрителей и «пронзительным шепотом» произнес свое:
– Солнце село!. .
После продолжительной паузы, зал взорвался шквалом аплодисментов.
Зрители стоя скандировали:
– Си-мо-нов!. . Си-мо-нов!. . Си-мо-нов!. .
* * *
Премьера «Маскарада».
В зале царила праздничная, в то же время сдержанно-тре-вожная атмосфера. Москва «угадывала» неизбежность надвигающейся беды…
Перед началом представления в зале звучала в записи му-
зыка Хачатуряна. Звучала приглушенно и… тревожно. Во всяком случае, так нам казалось.
Ждали Молотова. Этим объяснялось «обилие» рослых «одинаковых» парней, в одинаковых коверкотовых костюмах. Молотов не приехал (видимо, ему было не до «Маскарада»). «Одинаковые» парни, словно по команде, покинули театр. Зал наполовину опустел. Это не на шутку встревожило присутствующих. В городе ходили слухи, что фашисты «запланировали» вторжение в Россию именно в июне.
Однако, это не помешало зрителям восторженно встретить спектакль. Долго не смолкали аплодисменты. Артистам дарили цветы…
После премьеры ужинали у Аллы Казанской – Нины.
Провозглашали тосты.
* * *
Рубен Николаевич читал Пушкина. Пел под аккомпанемент гитары сына – Жени, свой любимый романс «Средь шумного бала…»
До утра двадцать второго длилось это яркое, театрализованное торжество.
Откуда нам было знать, что в эти часы гитлеровцы бомбили Киев, Севастополь, Житомир, Каунас…
Что началась война.
Губен Николаевич репетировал «Дорогу победы» Владимира Соловьева. Сиену эвакуации столичного завода-гиганта на Урал.
… Тихий подмосковный полустанок. Где-то поблизости рвутся снаряды. У демонтированных, наспех упакованных станков, вот уже который день «загорают» герои пьесы, в ожидании обещанных теплушек.
Ворчат в стихах:
«… Возьмешь газету – мы уже в Берлине.
Отложишь в сторону – фашисты под Москвой».
Стихи никудышные. Сиена вялая.
Симонов мучительно ищет «ключ к эпизоду». И, конечно же, находит. Из фанерного раструба-громкоговорителя, вместо запланированного сообщения о том, как: «ефрейтор Иванов взял в плен семь немцев»… – а войска наши тем временем оставили Смоленск… – теперь звучал романс Чайковского «Средь шумного бала…» Любимый романс Рубена Николаевича. Он мгновенно преобразил сцену – сделал ее удивительно емкой, неоднозначной, «глубинной»…
Романс в исполнении Козловского звучал «с хрипотцой», воспроизводимый с надтреснутой пластинки – звучал «по-домашнему», знакомо, сообщал сцене «личностность», что ли, теплоту и грусть. Своим «несоответствием» тому, что происходило на сцене – делал ее «пронзительной», щемящей, озабочивающей….
Озабочивал он не судьбами «всех» эвакуируемых вместе взятых – всего «коллектива в целом» (как это предлагалось пьесой), а каждой судьбой в отдельности. Судьбой каждого, кому предстояло испытать далекое, неведомое, многотрудное Время.
Одолеть, осилить Беду.
* * *
– И все-таки тебе сегодня придется побриться, – придирчиво оглядев меня с ног до головы, сказал Эдвард Ходжик.
– С чего бы это, что-нибудь стряслось?
– Мы приглашены на обед в добропорядочный репатри-антский дом, к молодому ученому из Каира – Айку (Ходжик назвал ничего не говорящую фамилию). Обещали отличный кофе, увлекательную беседу и… пение жены.
Ходжик скорчил брезгливую гримасу:
– Пение жены… Это, пожалуй, единственное неприятное испытание, которое нам предстоит выдержать. Терпеть не могу музицирующих домохозяек.
… Кроме нас в числе приглашенных к обеду оказались писатель Гарегин Севунц, художник Хачатур Есаян и еще две незнакомые, жеманные не по возрасту, разговорчивые дамы.
Радушные хозяева делали все возможное, чтобы доставить нам удовольствие. Молодая хозяйка, которая вот-вот должна была стать матерью, проворно хлопотала у стола. Одно замысловатое блюдо сменяло другое. Провозглашались длинные
восторженные тосты.
Айк поминутно просил жену спеть. И каждый раз, когда та отказывалась, Ходжик тут же советовал «не утруждать будущую мать».
Айк, однако, проявил завидную настойчивость, и жене пришлось уступить.
И тут произошло неописуемое.
«Музицирующей домохозяйкой» оказалась… Гоар Гаспа-
рян.
Нетрудно представить наше изумление и то огромное наслаждение, которое доставило нам ее пение.
Так, сами того не подозревая, мы, волею случая, стали чуть ли не первыми ереванскими слушателями этой удивительной певицы.
* * *
В конце сороковых годов на нашей студии снимались только документальные ленты. Снимали их тогда в огромном количестве. И не мудрено, что из журнала в журнал кочевали сюжеты, похожие один на другой, как две капли воды. Наиболее предприимчивые из нас, режиссеров, снимали, как правило, только героев сюжетов, их крупные планы. Общие же планы городов и сел, заводов, колхозов брали из старых журналов.
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.