Невыдуманные истории. Веселые страницы из невеселого дневника кинорежиссера - [13]

Котикян озабоченно развел руками:

– Вот я и думаю, какую пакость он собирается мне преподнести?. .

* * *

Героиню фильма «Голоса нашего квартала» искали мы долго, нарушая все сроки, отведенные на подготовительный период.

Затянувшиеся поиски прервал приказ директора: «…Подготовительный период кончился, употребляйте имеющиеся актрисы».

Откуда ему было знать, что кроме глагола «употреблять» есть еще и другие. Более подходящие, уместные в этом случае.

До «переброски на кинематографический фронт», наш директор работал заведующим городской баней. И именно он «сочинил» небезызвестное объявление, которое в годы его правления висело над кассами мужского и женского отделений, вызывая бурную реакцию ереванских остряков.

Так оно выглядело:

«За употребление терщиц (терщиков) просьба платить в кассу».

* * *

Руководство нашей студии как-то обратилось к кинодраматургу Константину Исаеву с просьбой принять участие в доработке сценария молодого автора.

– Мы найдем форму, как вас отблагодарить, – сказал Исаеву в заключение разговора директор студии.

Константин Федорович прижал указательным пальцем очки к переносице и сказал:

– У меня был приятель, известный в Одессе хирург. Он в подобных случаях говорил – «с той поры, как ввели в обращение денежные знаки, все иные формы благодарности утратили свой смысл».

* * *

В картине Григория Мелик-Авакяна «Зейтунский марш» рассказ о Ереване и ереванцах велся от имени бездомной, бродячей собаки.

Это «лихое новаторство» не осталось незамеченным.

В заключении Сценарно-редакционной коллегии студии было сказано:

«… К очевидным достоинствам фильма следует отнести то, что режиссер сумел посмотреть на нашу современность глазами собаки».

* * *

В послевоенном сорок шестом году нас, молодых тогда творческих работников республики, направили в Москву на учебу к видным мастерам столицы.

Композиторы, художники, режиссеры объединились в одну семью в Доме культуры Советской Армении, который удоб-

но расположился в одном из тихих переулков в центре Москвы – Армянском переулке.

Учеба налаживалась не сразу, нелегко. Новая, и в общем не всем понятная, система обучения встречала самые разнообразные организационные трудности.

У нас было много свободного времени, а главное, не находящей применения энергии. Энергия эта выливалась в «активный» юмор, бесконечные взаимные розыгрыши…

Заводилой всех затей и забавных историй был кинорежиссер Генрих Оганесян, человек неиссякаемого юмора и удивительной выдумки.

Как-то к нам в комнату поселили прославленного скрипача Авета Карповича Габриеляна. С раннего утра Авет Карпович брался за свой уникальный «Гварнери», любовно проводил ладонью по жухлому лаку скрипки и принимался за свои бесконечные пассажи. Они обычно длились по восемь-десять часов и всем казались невыносимыми.

Генрих мучительно изобретал способ розыгрыша – план «мести мучителю».

И вот, сам случай пришел нам на помощь. На Тишинском рынке мы встретили старушку, безуспешно пытающуюся продать дрянную, дешевую скрипку.

Тут же родился план розыгрыша.

К удивлению старушки, мы, не торгуясь, обменяли свои хлебные карточки на скрипку.

План был прост. Решили утром, когда обычно Авет Кар-

пович отправлялся умываться в коммунальную ванную, подменить скрипку. Затем была запланирована драка, во время которой один из нас, на глазах у Габриеляна, должен был расколоть «уникальную» скрипку.

Мы тут же представили выражение лица Авета Карповича и дружно рассмеялись.

Вечером, в комнате композиторов, во всех подробностях разработали план операции «Скрипка». Мне поручили подменить скрипку. Лаэрт Вагаршян должен был затеять ссору с Арно Бабаджаняном. В возникшую потасовку должны были включиться остальные. В пылу драки Генрих должен был схватить скрипку и запустить ее в Лаэрта…

Сказано-сделано.

На утро Авет Карпович пошел умываться. Я подменил скрипку. Лаэрт затеял ссору с Арно. В разгар «драки» в комнату вбежал Генрих и, на глазах у обезумевшего Габриеляна, швырнул в Лаэрта «Гварнери». Скрипка, пролетев мимо Лаэрта, врезалась в косяк двери и разлетелась в щепки.

Авет Карпович схватился за сердце, судорожно глотнул воздух; и повалился в кресло.

Поняв, что розыгрыш близится к концу и не имеет эффектного конца, мы кинулись к Генриху.

– Ты что, с ума сошел?. . Я еще не успел подменить скрипку, – прошипел я ему на ухо.

Генрих промычал что-то невнятное, качнулся, и отрешенно направился к двери.

Дружный смех присутствующих привел в сознание «пострадавших». Скрипка торжественно была вручена Габриеляну.

Не знаю, весело ли было в то утро Авету Карповичу и Генриху, но мы, помню, смеялись до упаду.

И каждый раз, когда доводится встречаться нам, участникам этой шутки, мы не можем сдержать смех. Перед нами тут же возникают трагикомическое выражение лица Авета Карповича и беспомощная растерянность Генриха, ставшего главной жертвой своей же выдумки.

* * *

Стрелки часов давно перевалили за полночь.

А Ваграм Камерович все рассказывал, рассказывал…

Рассказывал о Сальвинни и Элеоноре Лузе, о «Вакхапа-ках» в Арташате и Сирануйш, о своем дебюте в константинопольском театре – «на сцене того самого театра, где играл несравненный Адамян», о кинжале, которым пользовался великий трагик и который, «волею судьбы, достался ему – Папазя-ну»…