Невстречи - [7]

Под ноги – мостовая марципанов,

Кончает день дела твои – пора нам

Туда, где класть поклоны иудею.

Я глажу войлок застарелой были,

Мне хорошо под теплым душем плача,

И тех, что по ночам со мною были,

Я вновь зову, по памяти ишача.

Я признаюсь, что хлопнул синий шарик,

Что громко каркнул, испугав ворону,

Я признаюсь, что верил в Лизу Мону,

И что в тебя я верил – мой лошарик…

Я помню точно: маму мыла рама,

А кто ж её, несчастную, помоет,

Но разум рвет чего-то, что-то носит,

В моих малиновых морях феназепама.

Воздается

Воздается дождем по довольным слащавым мусалам,

Воздается тоской с тошнотой пополам поутру,

Если утро не грело, когда не тобою пылало,

И изжога любви до сих пор шерудит по нутру.

Воздается мозолями пальцев, считающих мелочь

После кайфа мохера цветных и надежных купюр,

Воздается тупой безнадегой – меняем на смелость.

В моде новый изгиб креатива – печаль от кутюр…

Небо серой

Небо серой сердитой накидкой раздастся,

Снова прячу за пазуху мысль ни о чем.

Застарелых дождей злородящее братство,

В декабре, как в запущенном храме моем.

Перепляс разномастной российской погоды

Так похож на ненастье в моей голове:

Там, в серебряной выси, влюбленности роды,

Там, в зловонной канаве, надежды мертвец.

И прорвется туман – обнажатся веревки,

Здесь на них иссеченная виснет душа.

Май надежды – я твой незадачливый кровник,

Затупившийся край твоего палаша…

На все сто...

Ты уходишь на все сто…

Видно, дòрог дорòг стон,

видно, проклят за свой грех,

я закончился вдруг.

Эх!..

Битый молью души скарб...

Ты права, я башкой слаб!

И, срывая печать вех,

ты читаешь не мой смех,

Ты раскрасишь не мой день;

в том, моем, краскам жить лень.

Ты запомнишь не мой пульс.

Ну и пусть!

Ну и пусть?

Ну и пусть…

Не вышло разговора

Не вышло разговора.

Надежда поредела.

Слепая грусть нескоро

Покинет это тело.

Удавкой душит серость,

Бросает сердце крысам.

Печаль в разы разъелась –

Безумная актриса,

И разыграла сцену,

Где я – тупой и пьяный,

И заломила цену:

Мир света и желаний.

Я расплатился, веришь…

Теперь, с блохой в кармане,

За крохи режу ветошь

В дешевом балагане.

Но как же надоело

В объятьях счастьемора!..

Надежда поредела.

Не вышло разговора…

Я – грейпфрут

В озверевших сезонах охоты –

Непонятная жажда отмщенья.

Мне достаточно развоплощенья,

Чтобы снова увидеть кого-то,

Кто не сшит заалевшейся нитью

Кружевного до боли заката

С тяжким ворсом хмельного забытья,

С дерматином похмельного мата.

Я когда–то хотел быть Хароном,

В темноте развозить чьи-то души,

Но не вышло…

В горячке бессонной

Душам тем без меня даже лучше

Я – грейпфрут, до конца не дозревший,

От меня вам и кисло, и горько,

Впрочем, я ведь – не демон, не леший,

Хоть, конечно, не Гарсиа Лорка…

Потерпите меня, потеснитесь

На такой озверевшей планете,

Я по чьей-то судьбе

Заалевшейся нитью

Пролечу и сошью

Ткань столетий.

Портрет

И ел, и пил, и спал.

Давно хотел в Непал.

Со скуки иногда

Вгрызался в «Капитал».

Иконой стал инет,

Венцом – гламурный свет.

Святую трель ручья

Глушил хард-рок монет.

На пошлость был горазд,

Приятен был для масс,

Хоть масс-то, что скрывать,

По счету только «раз»…

Считал себя ловцом,

Хоть чаще был живцом,

Умел любить тела

С восторженным лицом.

Всё то, что про любовь,

Увы – не в глаз, а в бровь,

На гармоничный секс

Вполне хватало – слов…

Все понял. Все решил.

Крутился. Прокрутил.

Откуда ж вдруг вопрос:

«А что, он разве – жил?..»

Не в галактиках

Горбатясь, болезнь повелела:

«Подохни – иссохни, сгори!»

Наказ этот – где-то внутри,

Но разве в болезни лишь дело?..

Бездумных ветров каравелла

Влетела на старую мель,

И тошно под штилем теперь,

Но разве в ветрах только дело?..

Уже не является Гелла,

Сны скомканы кляпом ночным

Не ведьмой, а кем-то иным.

Да, впрочем, в той ведьме ли дело?..

На сотню галактик несмело

Уменьшила ночь млечный след;

Дороги теперь вовсе нет.

Хотя – не в галактиках дело…

И, знаешь, уже отскрипела

Телега – в ней зерна твои.

И дело совсем не в любви;

Ну разве в тебе только дело…

Озоновой заплаткой

Ура! Вишу озоновой заплаткой,

Кому-то починяю атмосферу.

Вишу, такой наряженный и гладкий

На радость толстощеким пионэрам.

В боку блестящем – лесостепь, Посеймье,

Крестов непреходящая суровость,

И странный цирк, где все так ржут над всеми,

За глумом пряча тухленькую подлость.

Вишу,

забыв о бабах и достатке,

о тех делах, что над судьбой зависли.

Так и живу – озоновой заплаткой,

Убежищем от – или же – для жизни.

Лепка

Вот опять наводишь глянец

На сиротские одежды;

Ты зачем, апрель-засранец,

Снова хохотнул надеждой?

Для чего терновой кепкой

Одарил меня, скотина?!

Для тебя все это – лепка

Из людского пластилина.

Взмах – пошли полки влюбленных

Как слепцы, судьбе навстречу,

Взмах – и боли мегатонны

Мнут дороги человечьи…

Ничего выходит лепка:

Между душами – заборы…

Ну давай хотя бы кепку,

Коль другого нет убора.

Песня мамонтенка

Менять слова в знакомой детской песне:

Не «ма», а «па», да только не расплавишь

Руды разлуки…

Но глаза – небесней,

А ясный мир – твой преданный товарищ.

Я буду жить; не плачь, ну что ты, зайчик;

Да что там: сердце – выдюжит, я знаю!

Ведь ты со мной сейчас, и это значит:

Суббота не мертва, она – живая!

Мы будем петь, играть, читать журналы,

Потом немного постреляем монстров.

Мы так привыкли счастье видеть в малом,

Хотя – не так уж мал наш добрый остров!