Невская битва. Солнце земли русской - [158]

Много слез пролила княгиня Евфросиния над печальной повестью, а когда пришло время принять монашеский постриг, по чудесному Божьему изволению и имя ей было дано в монашестве — Евпраксия, что значит по-гречески — «доброе дело». В простолюдье же имя Евпраксия произносилось попроще — Опракса, а переводя на русский язык — Добродея.

Когда князь Александр Ярославич отправился бить немцев на Чудское озеро, игуменья Иоанно-Богословской обители Евпраксия денно и нощно молилась о нем перед иконой Солнечного Спаса. Так страстно и сильно молилась, что в самое утро, когда состоялось сражение, случилось чудо — Солнечный Спас явил игуменье лицезреть всю жизнь Александра: от самого зарождения до самой смерти. Тотчас же она и призналась в том, что ей даровано было сие откровение, поведала обо всем, что ей стало известно о прошедшей жизни Ярославича, утаив грядущее, но провозгласив главное на тот день — что полностью сокрушит он немцев на льду Чудского озера, а многих из них и под лед пустит. Еще она предсказала, что ждать его нужно не прямо сейчас, а ровно через две седмицы после битвы, в Великую субботу, в тот самый час, когда в Святом Граде Иерусалиме на Гробе Господнем загорается Благодатный Огонь. Отыскали и список хожения игумена Даниила во Святую Землю[137], где нашли указание на день и час сошествия Благодатного Огня в Иерусалиме — после восьмого часа дня в Великую субботу[138].

— А как она про Благодатный Огонь-то, а?.. — вновь с восхищением вспомнил недавние события премудрый Елисей.

— Ну-у-у… Это — да-а-а! — закивал Юрята и даже прищелкнул пальцами.

— Великая прозорливица! — согласился Медведь, продолжая грести.

Все вышло так, как было в откровении игуменье Евпраксии. Сразу же после пятого апреля зарядили весенние дожди-снегоеды. Дороги все разбухли и раскисли, наполнившись вязкой кашей, состоящей из грязи и снега. Гонец прискакал на третий день с радостным сообщением о том, что «паде немца пятьсот тяжелых кметей и ритарей, а чуди бесчисленное множество, а в плен руками пояша немцев пятьдесят нарочитых мужей, сильных воевод».

Счастливая весть так сильно обрадовала псковитян, что некоторые даже Великий пост себе отменили, и их потом обвиняли в том, что из-за такого непотребства Бог не дает Александру дороги для скорейшего прибытия во Псков. До самой Лазаревой субботы дожди шли, весь снег поели дочиста, а в Вербное воскресенье засияло солнышко, дороги медленно стали просыхать. В Великую пятницу новый гонец прискакал с известием о том, что солнце-князь Александр уже в Изборске и завтра к полудню намечает прийти во Псков-город. С самого раннего утра в Великую субботу все духовенство псковское собралось в Иоанно-Богословской обители, и пред иконой Солнечного Спаса сотворили большой молебен, после чего икону отняли на время от гроба Ярославы Владимировны и понесли навстречу светозарному ирою[139] русскому. И прозорливая игуменья Евпраксия поставлена была идти впереди всех с серебряным крестом в тонкой ручке.

— А этих-то — так, говоришь, босиком и вели? — вспомнилось Юряте.

— Босиком их! — засмеялся Елисей.

— Подело-о-ом, — промычал Никола.

Елисей и Владимир Гуща — двое от Узмени отправились при войске Александра до Пскова, дабы потом можно было поведать односельчанам, как происходила там встреча, ибо не так уж часто подобные великие события происходят.

Князь Александр, из-за хлынувших дождей задержавшийся в Кобыльем Городище, некоторое время еще решал, идти ли ему на Юрьев. Все, казалось бы, благоприятствовало такому броску, ибо по донесениям дальней стражи местер Андрияш, в ужасе бежав с кровавого льда озера и с Суболичского берега, дойдя до Юрьева, и там не остановился, а пустился наутек до самой Риги. Хорошо было бы на его спине захватить Юрьев. Но слишком много русских жизней унесло побоище, не так много сил оставалось для погони, и Ярославич пожалел людей. Когда дожди прекратились и дороги немного обсохли, он повел свое славное воинство во Псков — там праздновать Пасху красную. От Узмени дошли до Ряпина, далее вышли на добротную дорогу, соединяющую Юрьев и Изборск, и по ней двинулись к Изборску. Когда переправились через Пимжу, Александр приказал всем немцам разуться и далее идти босиком, дабы изборские жители, изрядно запомнившие зверство «Божьих ритарей»[140], хотя бы немного смягчались сердцами своими, видя врага в босом и жалком виде.

И ни у кого не было жалости к проклятым пленникам. Да к тому же, ведь и не по снегу же им приходилась чапать, а всего лишь грязь месить ножищами своими, хоть и холодную. А ничего — терпите, дудыши! Были бы вы званые гости, мы б вам лучшую обувку сами отдали, а незваных, да еще таких лютых, — босиком, босиком!

Но все же и их, стервятников мерзких, без куска хлеба не оставляли, кормили чем Бог послал, заставили Великий пост по-русски допоститься, со всякими народными постными изобретениями, коими славится Русь наша Святая. Ничего, им полезно, а то ведь они там у себя в Дудешландии не только рыбу, но и птичье мясо во время строгих постов дозволять стали, христиане папёжные.

Так, сытые, но босые, они пешочком в Изборск входили. В Изборске не удалось всех уберечь. Троих местные жители тайком выкрали и казнили. И трудно было осуждать изборчан за такое недоброе дело, ведь как припомнишь, что немцы в Изборске вытворяли, волосы дыбом становятся.