Невозможный Кукушкин - [52]

— Вы плохого о нас мнения, — сказала Светлана Леонидовна. — Мы не остановимся на полпути.

Собаки побежали куда-то вбок. Тагер и остальные последовали за ними. Идти было тяжело, поэтому Тагер вёл Олю за руку, а Светлана Леонидовна от его руки отказалась.

— Я вам не маленькая, — сказала она.

Андрюшка и Юрка побежали за собаками. Некоторое время их не было видно и слышно, а потом раздался их общий торжествующий крик:

Нашёл!

Тагер без разрешения схватил Светлану Леонидовну за руку и потащил её вместе с Перепёлкиной в направлении крика.

Мальчишки ошарашенно стояли у колена трубы, серебристый стык в этом месте был нарушен: одна из труб выдвигалась вперёд и наискосок подходила к земле, образуя тёмную страшную пещеру.

Перед самым входом в трубу лежал на позёмке рюкзак, только что, на их глазах, выволоченный из трубы Расстегаем Иванычем.

Теперь Расстегай Иваныч безуспешно пытался вскарабкаться на рюкзак — на эту неприступную для него гору, чтобы оттуда оглядеть всю окрестность как победитель. Нырненко попробовал помочь ему и слегка подтолкнул его кверху, на это Расстегай Иваныч свирепо огрызнулся как уважающий себя пёс.

С трудом и всё-таки не без Юркиной помощи он взобрался на рюкзак, немного полежал там, потом приподнялся, встал на чёрные дрожащие лапки и счастливо оглядел всех вокруг — нашёл всё-таки вашего невозможного Кукушкина! А как трудно это было, если бы они это знали! Он прямо-таки надорвался — у него так болело сердце, словно оно осталось где-то далеко-далеко и томилось без него, и звало его туда, в непривычную обстановку.

Но Расстегай Иваныч не показал своей слабости и всеми четырьмя лапками принялся отбивать дробь на рюкзаке — на этом тупом барабане.

— Молодчага, золотой пёс! — похвалил Расстегая Иваныча Тагер и пожал ему лапку.

Того тоже поздравил победителя хриплым лаем и устроился рядом, справедливо полагая, что если Расстегай Иваныч оказался золотым призёром, то он, Того — по меньшей мере серебряный.

Тагер осторожно снял Расстегая Иваныча и заглянул в рюкзак. Все столпились вокруг рюкзака, и никто не заметил, как погрустнели у Расстегая Иваныча глаза, сначала левый — золотистый, потом правый — янтарный. Одна лишь Перепёлкина увидела это и подумала: «Что с ним?» — но в суматохе потеряла его из виду.

В рюкзаке была сплошная каша вещей: яичная скорлупа, много-много крошек, нераскрытые банки с консервами и прочее, прочее, прочее. Среди хлама валялась мятая, словно жёваная, тетрадь. Тагер схватил её и, подсвечивая фонариком, прочитал вслух:

— «Дневник научных наблюдений и открытий. Принадлежит Я. Кукушкину. Начат 2 ноября в субботу 19.30.» Однако, — сказал Тагер, — может, вы прочтёте? — обратился он к Светлане Леонидовне. — Всё-таки Кукушкин — ваш ученик. Вам, как говорится, виднее.

И Светлана Леонидовна прочла вслух все записи в Славкином дневнике.

— Да! — сказала Светлана Леонидовна просто так, сама себе.

Андрюшка буркнул ей в ответ:

— Ну да?

А Нырненко как будто всё подытожил:

— Вот это да!

Перепёлкина молчала. В испуге она смотрела во все глаза на Расстегая Иваныча, который тихо качался на лапках и вдруг повалился набок.

Перепёлкина подхватила его на руки, но глаза у Расстегая Иваныча уже закатились прощальными звёздочками. В них мелькнул далёкий отблеск какого-то удивительного, не нашего огня. И вместо Расстегая Иваныча в руках у неё оказалась только быстро остывающая меховая шкурка, а потом и она исчезла. Расстегая Иваныча не стало.

— Он умер! — заплакала Перепёлкина.

— Без паники! — резко повернулся к ней Тагер, думая, что девочка преждевременно оплакивает Кукушкина.

— Расстегай Иваныч исчез! — закричала Перепёлкина и поднесла к глазам пустые руки, на которых минуту назад сидел Расстегай Иваныч.

— Ну и дела… как хозяйке объясню? — только и нашёл что сказать Тагер, вздрогнув, но быстро взял себя в руки. — Что бы ни случилось, сначала — Кукушкин. Эй, Того, хватит спать. Вперёд по следу!

Того с опозданием завыл печальную песнь, оплакивая Расстегая Иваныча, потом понял, что он — Того! — теперь стал золотым призёром, и нельзя ударить лицом в грязь.

Он сразу взял след, шерсть у него встала дыбом, он оскалился, зарычал и подбежал к входу в трубу.

— Испугает ребёнка, испугает ребёнка, — прошептала Светлана Леонидовна, сама донельзя испуганная стремительными событиями. — Если он там, конечно, — добавила она, со страхом вглядываясь в тёмное жерло.

— Я полезу сам, — решительно сказал Тагер, отстраняя Того. — Остальные мужчины — за мной!

Пчелинцев и Нырненко оглянулись, ища остальных мужчин, никого вокруг не нашли и нехотя потащились за Тагером. Впереди, подсвечивая себе фонариком, полз милиционер, сзади, перешёптываясь друг с другом — что они, дураки — в трубу лезть, делать им больше нечего! — ползли мальчишки. Вдруг далеко впереди Тагер увидел что-то цветное…

ПРОСНИСЬ, СЛАВЯН, И ЗДРАВСТВУЙ!

Тагер включил передатчик.

— Вижу что-то цветное или цветастое, — сказал Тагер. — Я с частью поисковой группы нахожусь в системе трубопровода в районе реки Оккервиль. Уже нашли рюкзак; по всем научным данным, поиски подходят к концу. Вижу… Что это? Это — спальный мешок… Он пустой. В нём никого нет… То есть в нём уже кто-то есть. Но, честное слово, его только что не было. Что значит — завираюсь, как мальчишка, товарищ капитан?! Говорить конкретно? Вот я и говорю: в спальном мешке лежит Ярослав Кукушкин. Ошибаюсь? Ребята, это он? Да, это он. Передайте, пожалуйста, родителям, что… Что? Живой он или какой? Живой. Слабо дышит. Едва-едва. Весь холодный. Прошу машину… Я встречу её фонарём…