Невозможный Кукушкин - [34]
— Вы особым образом высветили мне эту таинственно пропавшую личность. Я допросил… в смысле спросил всех остальных свидетелей, которые знали Кукушкина. Все они, как и вы, сожалеют о нём. Без него, говорят они, стало как-то не так.
— Вы говорите про его друзей — Пчелинцева и Нырненко?
— Именно. А также про одну особу по фамилии Перепёлкина. Она даже плакала. Пока это единственные слёзы по случаю его исчезновения. Правда, я не видел его родителей — они ещё не прилетели.
— А как вы нашли меня и моих учеников?
— Я — да не найду! Вы не знаете Тагера! Кстати, Пётр Тагер, разрешите представиться!
По всем правилам Светлана Леонидовна должна была сказать: «Очень рада!» Или: «Приятно познакомиться!» Но она честно промолчала, и Тагер понял, что злоупотребляет служебным положением.
— Извините, — сказал он, набрасывая на плечи шинель, — что в такой поздний час побеспокоил вас. Но я должен был поговорить с вами, чтобы передо мной была полная картина. Правда, я ни… никак не ожидал, что вы — это вы… Так вот она какая, ваша работа, которой вы боитесь! — неожиданно вспомнил он её слова.
— Ничего я не боюсь, — покраснела Светлана Леонидовна. — Я просто пошутила. А как вы думаете, только честно: Слава найдётся? — сразу перевела она разговор.
— Что значит «найдётся»? — возмутился Тагер. — Его найду я. Вот этими руками. И этой головой. У меня свой метод. Научный. Сегодня без науки никуда! Надеюсь, вы тоже по науке их учите?
— Наша наука древняя — любить их и понимать…
— И всё? — удивился Тагер.
— И всё, — ответила Светлана Леонидовна. — Всего хорошего.
Тагер всё ещё топтался у дверей. Кукушкин, конечно, Кукушкиным, но как хочется поговорить…
— Извините, — сказала Светлана Леонидовна и попробовала закрыть дверь, но дверь не закрылась — в дверях застряла нога Тагера.
— Я вас не понимаю, — удивлённо сказала Светлана Леонидовна.
Тагер покраснел:
— Извините, я тоже себя не понимаю, — и убрал ногу.
Дверь захлопнулась. Тагер хотел позвонить ещё раз, но не решился. Вместо этого он бросился вниз по лестнице и перепрыгнул сразу весь пролёт — восемнадцать ступенек. На его пути было двенадцать пролётов, и все он преодолел только так.
Какая-то старушка, поднимавшаяся наверх, остановилась на лестничной площадке и сказала вслух:
— Господи, что с милиционером? Прыгает, как кенгуру.
На улице Тагер немного пришёл в себя и принялся ходить возле дома Светланы Леонидовны туда и обратно. Он загадал: если она скоро выйдет, то он так же скоро поймает Кукушкина.
Действительно, она вышла через десять минут и увидела его. Брови у неё подпрыгнули высоко вверх, но она не остановилась и прошла мимо, как будто его не знала. Но всё-таки она уже знала его.
ИЗ ДНЕВНИКА НАУЧНЫХ НАБЛЮДЕНИЙ И ОТКРЫТИЙ
Запись первая. До трубы я всё-таки добрался. Издалека, когда я смотрел на неё из вагона, она казалась маленькой. Но она в диаметре немного меньше моего роста, а рост у меня (только что измерил себя линейкой) 134 сантиметра и 3,5 миллиметра. Чтобы привести настоящий научный факт, я тут же измерил диаметр трубы: 121 сантиметр. Правда, в темноте (фонарь — разве свет?!) это, может, был и не совсем диаметр. Утром на свету измерю опять. Говорят, на свету всё расширяется, в темноте сжимается. Это верно. У меня в темноте всё время сжимается сердце, но я борюсь.
Запись вторая. Буду записывать наблюдения через каждые десять минут. Есть ещё не хочу. Кажется, мне уже не жарко. «Кажется» — для науки слово не годится. Отец говорит — надо точно. Так вот точно: становится холодно. Зря не взял с окошка термометр. Зато взял градусник. Измерю себе температуру. Через десять минут опишу.
Запись третья. 20 часов. Температура у меня: 36 и 6. Пульс 70. Холодно. Но терпеть можно. Есть ещё не хочется. Поползу вперёд.
Запись четвёртая. 20 часов 20 минут. Увлёкся ползаньем. Поэтому опоздал. Сначала было страшно ползти. Жуть всё-таки. Иногда думаю: ну зачем я сюда залез? Как будто мне делать больше нечего. Лучше бы в лес куда подался. Всё-таки на свободе. Говорят, в наших ленинградских лесах выпустили волков, обезьян, кабанов и вроде бы крокодилов. Или меня Андрюшка тогда крокодилом назвал, когда про волков говорил… не знаю. Это факт пока не научный.
Запись пятая. Уже 21 час. Через пятнадцать минут не получается. То забуду, то задумаюсь, то перекувырнусь. Полз, полз и вдруг стал кувыркаться. Объяснение простое: замёрз. Когда раз двадцать перекувырнулся, то оказалось, что забыл, куда ползу — вперёд или назад. Пополз как будто вперёд, оказалось — как будто назад. Ничего не вижу ни впереди, ни сзади. Везде темно. Ого, как страшно! Вдруг заблудился? Но потом мне стало смешно: заблудиться в трубе! Да все наши со смеху умрут, когда узнают про это. Лучше уж не заблуждаться. Моя температура: 36 и 5. Ещё раз подтверждение: от холода температура и та сужается. Пульс восемьдесят. Вот с пульсом не знаю, как быть. Не знаю, как объяснить, почему убыстряется от холода. Теперь понял, что плохо что-то учил. Как жалко, что так мало знаю. Столько наблюдений, прямо какой-то ужас. Вот, опять же, одиночество… Страдаю я от него или нет? Вроде бы, страдаю, а вроде бы, и нет. Когда спел песню «Три танкиста, три весёлых друга», сразу страдать перестал. Не знаю — научное ли это открытие или не научное. А голод уже начался. Думаю, всё-таки надо что-нибудь поесть, а потом уже, когда еда кончится, тогда и буду изучать, как на меня действует голод. Открыл рюкзак, а там, оказывается, всё раздавилось: яйца, главным образом, и булка. Ну зачем я их взял? Ведь думал, что передавятся, а всё-таки взял. Вывод: упрямый. А я и не знал…
