Невидимка - [3]

Но самое главное – меня стали навещать люди, которые раньше меня не видели, но, узнав, что я стал героем всех новостей, решили лично удостовериться в том, что я перестал быть невидимкой.

И конечно, приходит много журналистов, включая тех, что работают на телевидении, но им не разрешают общаться со мной. Я знаю, что обо мне пишут и говорят постоянно: в газетах, на радио, в телевизионных программах… но слушать и смотреть все это мне не разрешают. Для меня доступ закрыт.

Странно, но именно теперь, когда я перестал наконец быть невидимкой, я ощущаю себя еще более потерянным.

06:46.

В окно начинают пробиваться первые лучи, а это означает, что жизнь вокруг закипит с новой силой. И только я по-прежнему буду здесь, еще один день. И рука, сжимающая мою ногу, или руку, или ладонь, тоже останется тут, в этом я могу быть уверен.

Лицо со шрамом на брови

В одной из комнат квартиры, расположенной в центре города, часы так же показывают 06:46. Там в кровати ворочается тело, которому сон дается с таким же трудом, как и бодрствование. Угрызения совести.

Тело встает, не проронив ни звука, заходит в ванную и смотрит на свое отражение в зеркале – на правую бровь, где виден небольшой шрам. Дотрагивается до него и вспоминает, откуда он взялся: уже два года, парк, два велосипеда, гонка.

От этого воспоминания на глаза наворачиваются слезы, потому что последние несколько месяцев эта небольшая метка на лице была единственным, что их связывало.

Он выходит из ванной и снова возвращается в кровать.

Эти пять дней прошли в жутких сомнениях: сказать уже что-то или прикусить язык, как было всегда. Что это: трусость или просто желание выжить?

Он, конечно, ходил к нему в больницу, но они едва поговорили. Все выглядело как-то неловко, будто ты вновь повстречался с тем, с кем никогда не расставался Странное ощущение.

После стольких лет дружбы, встретившись сейчас, они вдруг не знали, как посмотреть друг на друга: все было по-прежнему, но слова почему-то не находились.

– Привет, – произнес он с трудом, пытаясь скрыть впечатление, которое на него произвела побритая голова, раны на лице и зонд на его руке.

– Привет, – ответил тот.

– Ты как? – спросил он снова тоном человека, рассуждающего об очевидных вещах: что до неба не достать, что снег белый, а зимой бывает холодно.

– Ну, лучше немного…

– Вот, я тебе принес, – и тело со шрамом на брови протянуло сверток.

– Спасибо, – ответил тот, медленно его распаковывая.

Повисла гробовая тишина, которую несколько бесконечных минут нарушало лишь шуршание упаковочной бумаги. Неловкое молчание, окончания которого всегда ждешь и никогда не знаешь, как его прервать.

– Кажется, таких у тебя еще нет? – наконец спросило тело со шрамом на брови.

– Нет, таких у меня нет, спасибо большое, – соврал тот, рассматривая содержимое пакета.

Снова смотрю на эту руку, которая не перестает держать меня все пять ночей, пока я здесь.

Думаю, она не отпускает меня, поскольку все еще боится, что в один прекрасный миг я снова стану невидимкой и она уже не сможет меня найти. Держа меня вот так, за ногу, она, по крайней мере, четко знает, где я.

Мне и самому нужна эта рука. Именно поэтому, когда я ощущаю ее на себе каждую ночь, мне сначала становится страшно, а потом я понимаю, что нуждаюсь в ней. Мне нужно знать, что, если я вдруг снова исчезну, хотя бы кто-то будет знать, где меня искать.

Достаю свою руку, кладу поверх той руки и ощущаю тепло ее кожи, сжимаю ее крепко, чувствую, как в пальцах бьется ее сердце… И тихонько говорю ей то, что никогда бы не решился сказать, если бы она не спала: «Мама, я люблю тебя».

Мать

В палате находится не только мальчик, в один прекрасный день вдруг ставший невидимкой. Здесь еще и его мать, которая с того несчастного случая не перестает задавать себе один вопрос: в какой момент она перестала видеть собственного сына?

Вот почему ночь за ночью она держит на его теле руку, своего рода якорь, позволяющий им оставаться вместе. Как это было до его рождения, когда можно быть неразлучными, даже не видя друг друга. Потому что порой, находясь вместе на уровне ощущений, не обязательно видеть само тело.

Рука, которая так долго не могла до него дотянуться, теперь старается компенсировать свое отсутствие, закончившееся этим проклятым несчастным случаем.

В объятьях ночи мать плачет о том, что могло бы произойти. Ведь иногда лишь миллисекунды отделяют друг от друга жизнь и смерть, вчера и завтра, возможность разбудить своего заснувшего сына или навсегда занавесить пеленой своих слез его опустевшую кровать. Иногда один лишь маленький импульс в сознании несет ответственность за то, какой она будет – картина будущего.

В тот день, когда это случилось, мать вышла из дома, даже не взглянув на него и не отдавая себе отчета, что для нее его тело давно слилось с домашней мебелью.

Она спит, но этот сон не приносит ей покоя. Хотя глаза ее закрыты, ее раны – внутренние раны – продолжают кровоточить в ожидании, что когда-нибудь шрам времени приглушит эту боль.

Несмотря на весь страх, пережитый несколько дней назад, когда, проснувшись, ее сын заявил, что он обладал сверхъестественными способностями, что он был невидимкой и летал на драконе… она может наконец улыбнуться, услышав, как этот ребенок тайно признается ей в любви в тишине ночи.