Невеста скрипача - [34]

Сегодня дежурили Таня и Света, подружки, перешедшие в восьмой класс. К ним заглянула Галя, их одноклассница. Она хотела попросить малюсенький клочок газеты, чтобы наклеить его на нос, а то тот шелушится под солнцем, да так и осталась в сумрачной комнате, позабыв, зачем пришла. Она уселась на подоконник, что было строжайше запрещено, и принялась беззаботно болтать толстенькими ногами.

Таня пощелкала над ухом черным дыроколом, на минутку вообразив, что это кастаньеты, и развязала тесемки у подшивки «Комсомольской правды».

— Интересно придумано, — задумчиво сказала она. — «Пионерка» на маленьких рассчитана и сама маленькая! А вот «Правда», например, или «Учительская» большие…

— И неправильно, — возразила ей Галя, спрыгнув с подоконника. — «Комсомолка»-то такая же, как все другие! Вот если бы она была побольше «Пионерской», а остальных поменьше, вот тогда б… Ой, девочки, — встрепенулась она вдруг, — забыла вам сказать! Что я видела сейчас…

— Комсомольцы ростом со взрослых, — не сдаваясь, упрямо заявила Таня.

В комнату, неслышно приоткрыв дверь, заглянула Людмила Александровна, воспитательница, в очках.

— Почтальон была уже, девочки? — спросила она с надеждой.

— Да, Людмила Александровна, — ответила Света.

— …?

Света вздохнула, сочувствуя «воспиталке»:

— Она газеты принесла за два дня и директору пакет. А вам ничего. Вообще писем сегодня не было. А газеты мы подшиваем, вот…

Словно подтверждая слова подруги, Таня щелкнула дыроколом. Резкий металлический звук заставил воспитательницу вздрогнуть и поежиться.

— Молодцы, продолжайте, — шепнула она, не в силах скрыть огорчения.

— Людмила Александровна, а правда, что музыканты приехали и концерт будет? — спросила Галя.

Но воспитательнице было не до концертов.

— Представления не имею, — ответила она, поправила очки и ушла.

— Какие музыканты? — спросила Таня, когда дверь за воспитательницей закрылась.

— А самые обыкновенные, — гордясь своей осведомленностью, заявила Галя. — Настоящие! Один, я сама видела, к директору приходил. Я слышала, как они договаривались. «Непременное условие — сдайте паспорта», — похоже передразнила она директора. — Они еще долго говорили, только я не знаю, о чем. Директор меня заметил и прогнал.

Таня мечтательно прищурилась.

— Вот когда я получу паспорт… — вздохнула она.

— И что будет? — поинтересовалась Галя.

— А то, — ответила Таня зло. — Не твоего ума дело! Куда захочу, туда и поеду. В Крым, например. Или на Кавказ. А лучше — в Ленинград: там «Аврора», музеи, белые ночи…

— В техническое училище ты поедешь, вот куда, — сказала, улыбаясь, Галя. — Как и мы все. В ПТУ. Станешь штукатуром. Или маляром, если повезет. И учишься ты так себе, не то что Светка… Это тебе не сказки сочинять. Ишь, паспорта ей захотелось, белых ночей!

— Да ладно вам, — примирительно сказала Света. — Вечно вы цапаетесь. И как не надоест! В Ленинграде штукатуры тоже нужны. Еще как, наверное! И учиться дальше никто не запрещает. А я бы лично в Сибирь махнула, на стройку. Вот это да!

Галя согласилась:

— В Сибири хорошо! Только холодно. Я про одну стройку в журнале читала. Красиво-то как! — И она закрыла глаза, вспоминая яркие цветные фотографии дальних далей на журнальном развороте. — Кругом молодежь…

Таня подошла к окну, облокотилась на подоконник.

— Вот Людочка старая уже, а все мечется, — сказала она, со скрипом водя пальцем по стеклу. — Все писем ждет. И я бы ждала. Приходишь, а тебе говорят: «Пляши!» Я бы конверт не рвала, а ножницами, аккуратно… Ой, стоят! — воскликнула она, приникая к зеленоватому стеклу лбом. — С чемоданами! Галька, глянь, не твои ли музыканты пришли? Свет, чемодан-то вон у того какой смешной!

И девчонки, все трое, сгрудились у окна.

3

Герка Тетерин шагнул вперед.

— Скрипач Александр Стремоухов исполнил сейчас для вас «Медленный вальс» французского композитора Дебюсси, — неестественным голосом, которым, по его мнению, должен обладать всякий уважающий себя конферансье, объявил он.

Саша опустил смычок и со всем доступным для него изяществом поклонился. Зальчик захлопал — вяло и вежливо.

— А настоящий вальс вы умеете? — спросил из зальца насмешливый девичий голосок, когда аплодисменты стихли.

— А как же! — поспешил ответить за него Герка Тетерин. — Он у нас все может! Он такой…

Герке немало труда стоило удержаться и не произнести слово «вундеркинд», но в зале все равно игриво хихикнули, а Саша покраснел. Смычок дрогнул в его руке. Ему показалось, что под подошву его сандалии попал кусочек канифоли и хрустит там, крошится и хрустит. «И одет я…» — подумал он с тоской. И вправду — ни фрака с фалдами, ни лакированных ботинок, ни белого, как снег, пластрона.

— Запузырь им… ну, «Очи черные», — шепнул Герка Тетерин, толкая Сашу в плечо. — Пусть слезу пустят, вещь ресторанная! И не волнуйся ты, чудак! Тебе что тут, академический концерт, что ли? Шпарь, как бог на душу положит!

— Нет, не академический, — почти беззвучно ответил Саша, а губы у него в это время были белые, с синевой.

— «Оч-чи черные»! — провозгласил Герка.

По залу разнесся одобрительный вздох. Отступать было поздно и некуда. Саша поднял смычок и увидел молодую не то учительницу, не то воспитательницу с короткой стрижкой. Она сидела в первом ряду, на почетном, как решил Саша, месте, и приглядывала за порядком. Тех, кто сидел дальше, он не увидел — зажмурился. Смычок скользнул по струне.