Невеста рока. Книга 2 - [44]

И он проговорил:

— Пусть дуэль состоится.

— Еще не наступил рассвет, — коротко ответил Сен-Шевиот. — Я вернусь в постель. Вы тоже, если вам угодно, можете немного поспать. Встретимся на лужайке, что за южной стеной. Это будет честный поединок, по всем правилам. Старый болван, доктор Босс, умер, и моим секундантом будет новый врач, доктор Барнстабл. А поскольку у вас нет секунданта, то назначаю им вот этого джентльмена. — И он повернулся к специалисту по живописи, помогавшему барону разыскивать Певерила.

— Благодарю вас, — с застывшим выражением лица произнес молодой художник.

Сен-Шевиот поднес ладонь ко рту, чтобы скрыть зевок. Ему было холодно, барахлила печень, и он чувствовал, что его мало радует предстоящая возможность положить конец жизни этого юноши. Его даже восхитили находчивость и ловкость, с которыми тот сумел вывезти Флер из замка. Его мстительное чувство было направлено не столько на молодого художника, сколько на саму Флер. Эти долгие месяцы, прежде чем ему удалось добиться признания их брака недействительным, он испытывал к ней смешанное чувство ненависти и желания. Он ненавидел ее «черную» наследственность, которая запятнала чистую кровь его сына и наследника хотя бы на несколько секунд его жизни. Он также негодовал, думая о непреодолимом барьере из гордости и холода, который возникал между ним и Флер, стоило ему заключить ее в объятия. И все же страсть к ней оставалась. На какое-то время она затухала, но возникала в нем вновь; в его снах и даже в часы его бодрствования, когда он вспоминал о ее неповторимой, несравненной красоте, об этом льде, который он так и не смог растопить. Временами, размышляя о своих разочарованиях, он впадал в безумную ярость. Ведь в те секунды она духовно одерживала над ним верх, даже в моменты самого глубокого унижения, которые испытывала, пребывая в его объятиях.

Казалось, теперь, когда он собирался вскоре жениться на другой, для его злобы было весьма мало причин. Ведь он навсегда расстался с Флер, и у него появилась новая прихоть: Джорджиана Поллендайн, миловидный ребенок, причем с великолепным приданым. Однако ее детское глупое восхищение им доставляло ему мало удовольствия. Она будет послушной женой и, безусловно, родит ему здорового ребенка. Однако в Джорджиане не было ничего, что вызывало бы в нем безумную, ослепляющую страсть, которая охватывала все его существо при виде Флер. Флер с фиалками в золотисто-рыжих волосах, с ее ошеломляющей девственно непорочной красотой… Даже теперь, в эти промозглые февральские дни, он ощущал невероятный гнев от сознания того, что она никогда по-настоящему не принадлежала ему. Он может убить Певерила, и он убьет его.

Барон небрежно спросил молодого человека:

— Ну, так что вы выбираете? Шпаги или пистолеты?

Художник, совсем не разбирающийся в видах оружия, сделал над собой доблестное усилие и бесстрастным тоном ответил:

— Мне доставило бы огромное удовольствие пронзить ваше горло шпагой, милорд.

— Ох, болван! — воскликнул барон, задрожав от ярости, вызванной черными демонами его воспоминаний. — Вам осталось жить не более нескольких часов. А ты… — Он круто повернулся к валлийцу. — Запри его в башне. Пусть останется там до шести утра.

Певерил попытался возразить, но барон, схватив со стола канделябр, повернулся к художнику спиной и стал подниматься наверх.

— Пошли со мной, — грубо обратился Айвор к Певерилу.

Молодой художник последовал за слугой.

И вот он вновь поднимался по этой так хорошо знакомой ему узкой винтовой лестнице. Валлиец следовал сзади, освещая дорогу факелом. Никто не входил в эту мрачную башню с тех пор, как Флер с Певерилом покинули Кадлингтон. Повсюду лежал толстый слой пыли. Сама студия выглядела угрюмой и заброшенной, когда молодой художник вошел в нее. Непроницаемая от пыли паутина свисала с грязных перекрытий, закрывая узкие окна. В центре помещения по-прежнему стоял мольберт Певерила. На полу в беспорядке валялись несколько холстов, изъеденных крысами. И даже когда Айвор открыл дверь, несколько мерзких тварей с пронзительным писком разбежались по деревянному полу. Марш смотрел на все это, содрогаясь от отвращения. Он ненавидел крыс. Тут валлиец проговорил:

— Некрасиво, правда? Но вполне сносно для вас, мой нежный художничек. Вам осталось жить всего несколько часов, и за это время вы можете о многом поразмышлять. Спокойной ночи… или лучше сказать: доброе утро! — С насмешливым поклоном он удалился, закрыв за собой дверь и повернув в замке ключ.

Факел Айвор унес с собой.

Несколько минут Певерил стоял в темноте, пока его глаза не привыкли к ней. Ему было крайне неприятно находиться в этой заплесневелой промерзшей комнате, где по углам повизгивали и шуршали крысы. Эта обстановка угнетала его, и вся его стойкость мгновенно исчезла. «Боже, — подумал он, — так вот как я проведу свои последние часы… если они станут последними». Зная студию как свои пять пальцев, впотьмах он подошел к окну и распахнул его. Воздух, ворвавшийся в студию, был пронзительно морозен, но свеж, и Певерил с благодарностью вдыхал его, ведь студия длительное время была заперта и провоняла плесенью. Марш не мог заставить себя лечь на кровать, загаженную крысами. Поэтому он стоял у окна и пристально рассматривал вид, который прежде наполнял его радостью и вдохновением, а теперь поверг в невыносимую печаль. Медленно, но уверенно ночь превращалась в утро — рассвет уже зажег своим тусклым мерцающим светом восточную сторону неба. Скоро он, Певерил, спустится вниз, отправится на встречу со своим противником, и состоится первая и, безусловно, последняя дуэль в его жизни.