И вдруг его смех резко оборвался. Его ухмылка растаяла. От ужаса глаза болванчика вылезли из орбит.
Верхняя половина Мэри-Эллен не отпускала Слэппи.
Ее руки сжимали его… мертвой хваткой сжимали. И неумолимо тянули к вращающемуся диску пилы!
Лезвие раскроило Слэппи точно по талии. Раскроило пополам.
Обе половины свалились на пол.
Я смотрела на куклу и болванчика. Разрезанных надвое.
Теперь оба они сделались неживыми. Снова.
Силясь перевести дух, успокоить колотящееся сердце, я отключила пилу. Лезвие бесшумно вращалось, сбавляя обороты, пока не остановилось совсем.
Я испустила вздох облегчения. Посмотрела на безжизненную куклу, на безжизненного болванчика. Таких неподвижных теперь.
Приблизившись к ним на дрожащих ногах, я долго смотрела на Слэппи. А потом склонилась над верхней его половиной. Хотела удостовериться, что жизнь окончательно покинула его тело.
В тот же миг его рука взметнулась — и схватила меня за ногу.
28
— О-о-о-о-ох! — вскрикнула я от ужаса. И рухнула на спину.
Рука Слэппи разжалась. Безжизненно брякнулась на пол.
Больше он не шевелился.
Я глубоко вздохнула и задержала дыхание. Закрыв глаза, я считала до десяти, пытаясь успокоиться.
Услышав шум за спиной, я открыла глаза и обернулась. По лестнице сбегал Харрисон. Несколько родителей следовали за ним. Я поняла, что он успел сбегать наверх и привести их.
Дети кричали и плакали. Я обняла Кэти и Аманду.
Мама с папой остановились на середине лестницы.
— Джиллиан, что значит весь этот бедлам? — воскликнула мама. — И что это за гадкое месиво?
— Ну, — отвечала я, — это как бы долгая история…
— Харрисон, что ты с этим делаешь? — спросила я.
— Да так, читаю, — ответил он.
Было десять часов вечера. Я, наконец, почувствовала себя немного лучше. Сердцебиение пришло в норму. Ноги перестали дрожать.
Остаток дня прошел в извинениях перед миссис Симкин и остальными родителями. Потом мы еще долго гнули спины, очищая подвал.
Мама и папа по-прежнему требовали полных объяснений. А я не знала толком, как все это объяснить.
И теперь мы с Харрисоном сидели на диване в гостиной. Кэти и Аманда растянулись на полу и смотрели телевизор.
Харрисон склонился над дневником чревовещателя и читал его не спеша, внимательно, и с огромным интересом.
— Поверить не могу, что ты стащил этот старый дневник, — сказала я.
Он поднес палец к губам.
— Тс-с-с. Это очень интересно.
Я застонала.
— Зачем ты все еще читаешь его? Все кончено. Нам теперь совершенно не о чем беспокоиться.
— Я вот не уверен, — тихо произнес Харрисон.
— А? Что ты имеешь в виду? — спросила я.
— Послушай, что сказано в дневнике, — ответил Харрисон. — Там сказано, что даже если болванчика уничтожить, зло может и не погибнуть.
— Да? — воскликнула я. — И что именно там сказано?
Харрисон поднес книжицу поближе к глазам.
— Тут говорится, что тело болванчика уничтожить можно — но злой дух неистребим. Он просто перейдет в другое тело.
Я покачала головой.
— Ну, знаешь ли, это уж ерунда, — сказала я. — Слэппи мертв. Мертв, мертв, мертв.
Харрисон пожал плечами:
— В дневнике сказано, что зло может перейти в того, кто находился рядом с болванчиком в момент его гибели.
Я оглянулась на Кэти и Аманду.
— Это просто ерунда, не правда ли, девочки?
Они оторвались от телевизора и улыбнулись нам с Харрисоном.
Прищурившись, я смотрела на них.
«Почему у них такие гаденькие улыбочки?» — недоумевала я.
Долго смотрела я на них.
— Харрисон, — прошептала я. — Знаешь что? Я наконец отомщу.
Откинув голову назад, я разинула рот, повернулась к своим сестрам… и изрыгнула на них поток густой зеленой жижи.
