Невеста на ярмарке - [6]
— Ну, насилу я дождался конца, который мне только и нужно знать, мой добрый враль!
— Насилу! — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Видите ли вы в чем дело: старуха вдова…
— Сколько у нее дочерей?
— Три…
— Так верно с ними я повстречался нынче в рядах. Они звали меня к себе в гости…
— Может быть. Ну, да ваша речь впереди. Выслушайте-ка прежде меня. Старуха вдова, дочерей у нее три, а денег счета нет. Муж у нее был судьею в самом хлебном городе, между однодворцами, лет тридцать, а ведь вы знаете, сударь, что на одном месте и камень обрастает, не только что судья. Дочек больно хочется пристроить к месту…
Здесь Дементий начал описывать наружность дочерей Анны Михайловны, как видел их, по описанию Ваньки, в своем усердном воображении — похоже на того известного живописца, чья кисть
А после Бубновый, почти уже пред квартирой, рассказал Дементию свою встречу.
— Верно они, — отвечал, подумав, пестун. — Сказали ли они вам о своей квартире?
— У мещанки Перепелкиной.
— Сейчас справлюсь. А, да вот я вижу у ворот моего благоприятеля. Ступайте домой, сударь, а я потолкую с ним кой о чем и подпущу турусы на колесах.
— Что, брат, щека-то у тебя левая покраснела? — сказал он, ударяя по плечу своему знакомому, который сидел у фонаря на лавочке, повеся нос и надув губы. Но мы выслушаем их после.
Между тем Бубновый тихим шагом пошел на свою квартиру. Там отыскал он на окошке сальный огарок в глиняном подсвечнике, высек кое-как огню, раскурил трубку и бросился на кровать, погруженный в печальные размышления о критическом своем положении. Скучно, досадно было несчастному! И все, как нарочно, увеличивало его скуку, его досаду: нагорелая и засыпанная табаком свеча чуть освещала большую комнату, ветер дул в разбитые стекла и шевелил бумагою, которою они были залеплены; дверь, не приходившаяся плотно к косяку, беспрестанно растворялась и хлопала; в сыром углу пищал без умолку сверчок; на дворе завернуло сиверко, его пронимал холод. «Что предстоит мне теперь?» — думал он, закутываясь в серую шинель свою, думал в первый раз от рода, ибо во всех своих действиях он следовал первому порыву, и голова его очень поздно получала об них сведение. «Бесчестие, военный суд, ссылка в дальний гарнизон — там должен я буду волочить свою жизнь между человеческими дикобразами… выпутаться мне невозможно. — Граф… он сам в долгу, как в шелку. — Неужели по совету моего Дементия взять себе какую-нибудь сельскую переспелую дыню? Но за меня пойдет только отчаянная! Впрочем, если бы удалось мне обмануть хоть полуотчаянную… Я попаду из огня в полымя: шутка ли маячить в глуши с глазу на глаз с верною своею супругою, толковать об овсе да о пшенице, считать четверки да гарнцы, колотить старосту да дворецкого, ухаживать за тетушками да дядюшками. Ведь не в столицу же повезти ее на позор себе. — При том каково будет мне за каждый кусок смотреть ей в глаза, слышать от нее попреки? — попреки!.. Нет, я расшибу тебе голову, моя суженая. Точно, я брошу ее, а после (читатели, вероятно, замечают, что сон начал одолевать нашего рыцаря, и мысли его бродили из одной стороны в другую), а после… Ах, если бы я выиграл столько, сколько проиграл! проклятая пиковая шестерка, что бы упасть тебе налево! Вот уж пустил бы всем пыли в глаза: рысаки, шампанское, мундир не мундир. Катенька! я женился бы… нет, нет. Полина, не бойся, я не изменю тебе. Черные глазки, ножка — чудо, вздернутый носик и пятьсот душ, и отец прокурор, и дядя дивизионный генерал; меня тотчас произвели бы в полковники, камергеры, вице-губернаторы. Как бы зажили мы? Душенька! Открытый стол, балы по субботам, мы принимаем к себе всю знать. Матушка! что с вами будет, если вы услышите о моем горе. Матушка! вы любите меня… Я виноват… Не браните… Дементий, товарищи, выручите, я…»
Он уснул, и игривая фантазия назло действительности представила ему целый ряд картин восхитительных. Удовольствие его обнаружилось в улыбке…
Эту улыбку заметил вошедший Дементий… «Ты улыбаешься, мой сокол ясный, — промолвил он потихоньку, подойдя на цыпочках к своему выхоженку, — а я из тебя на свет не глядел бы. Куда угодим мы с тобою теперь? — Голубчик, — прибавил он, смягчившись через минуту, — он и не поужинал! свернулся комочком и спит как ни в чем не бывало». Дядька смотрел на него несколько минут с умилением, перекрестил три раза, погасил бережно свечку, запер дверь на крючок и, помолясь богу, с пословицею на языке: утро вечера мудренее, расположился на полу подле барской кровати.
Дементий не узнал ничего нового. Вот причина неприятного расположения, в котором он лег спать. — Как искусный дипломат, чтоб не показать излишнего участия в деле, чтоб не навлечь на себя подозрения, он при встрече с Иваном начал было говорить о постороннем и потерял драгоценное время; потому что едва еще были кончены им прелиминарные[12] статьи, как собеседника кликнули к барыне. Он напрасно в этом случае прибегал к хитростям; добрый служитель Анны Михайловны, в продолжение сорокалетней своей службы при барыне имев случай единственно и исключительно заниматься исполнением, так привык поэтому ограничиваться одною настоящею минутою, что в нем не могло зародиться ни подозрение, ни сомнение, ни другое подобное действие души. Но такова была привычка Дементия: он старался вовремя и невовремя не упускать ни одного случая упражнять свои политические способности. Первый вопрос его был, как мы видели, о происхождении зловещих знаков на левой щеке грустного служителя.
«Убийца» с подзаголовком «анекдот» впервые напечатан в «Московском вестнике» за 1827 г., ч. V, № XX, с. 374–381; «Возмездие» — там же, ч. VI, № XXIV, с. 404–407 со следующим предисловием: «(Приношу усердную благодарность А. З. Зиу, рассказавшему мне сие происшествие. В предлагаемом описании я удержал почти все слова его. — В истине можно поручиться.При сем случае я не могу не отнестись с просьбою к моим читателям: в Русском царстве, на пространстве 350 т. кв. миль, между 50 м. жителей, случается много любопытного и достопримечательного — не благоугодно ли будет особам, знающим что-либо в таком роде, доставлять известия ко мне, и я буду печатать оные в журнале, с переменами или без перемен, смотря по тому, как того пожелают гг-да доставляющие.) М.
Михаил Петрович Погодин (1800–1875) — историк, литератор, издатель журналов «Московский вестник» (1827–1830), «Московский наблюдатель» (1835–1837; совместно с рядом литераторов), «Москвитянин» (1841–1856). Во второй половине 1820-х годов был близок к Пушкину.
В «Адели» присутствуют автобиографические мотивы, прототипом героини послужила княжна Александра Ивановна Трубецкая, домашним учителем которой был Погодин; в образе Дмитрия соединены черты самого Погодина и его рано умершего друга, лидера московских любомудров, поэта Д. В. Веневитинова, как и Погодин, влюбленного в Трубецкую.
Повесть была впервые напечатана в альманахе «Урания» за 1826 г. Написана в Знаменском летом 1825 г. После событий 14 декабря Погодин опасался, что этой повестью он навлёк на себя подозрения властей. В 1834 г. Белинский писал, что повесть «Нищий» замечательна «по верному изображению русских простонародных нравов, по теплоте чувства, по мастерскому рассказу» (Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. 1, с. 94).
Исторический эпизод, положенный в основу трагедии, подробно описан в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, к которой восходит множество исторически достоверных деталей, использованных Погодиным. Опирался Погодин и на летописи. Основные вымышленные события и лица указаны им самим в предисловии. Кроме того, участие в вымышленной фабуле приписано некоторым историческим фигурам (Упадышу, Овину и др.); события, происходившие в разное время на протяжении 1470-х годов, изображены как одновременные.Сам Погодин так характеризовал свою трагедию в письме к Шевыреву: «У меня нет ни любви, ни насильственной смерти, ни трех единств.
Михаил Петрович Погодин — один из первых историков, положивших начало новой русской историографии. Его всегда отличал интерес к истории Домонгольской Руси и критическое отношение к историческим источникам. Именно Погодин открыл и ввел в научный оборот многие древние летописи и документы. В этой книге собраны важнейшие труды Погодина, посвященные Древней Руси, не потерявшие своей научной ценности до сих пор.
Соседка по пансиону в Каннах сидела всегда за отдельным столиком и была неизменно сосредоточена, даже мрачна. После утреннего кофе она уходила и возвращалась к вечеру.
Алексей Алексеевич Луговой (настоящая фамилия Тихонов; 1853–1914) — русский прозаик, драматург, поэт.Повесть «Девичье поле», 1909 г.
«Лейкин принадлежит к числу писателей, знакомство с которыми весьма полезно для лиц, желающих иметь правильное понятие о бытовой стороне русской жизни… Это материал, имеющий скорее этнографическую, нежели беллетристическую ценность…»М. Е. Салтыков-Щедрин.
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».