Невероятные похождения Алексиса Зорбаса - [101]

Я был счастлив. Если бы я умел, то пел бы, чтобы почувствовать облегчение, а так издавал только нечленораздельные звуки. «Что с тобой? – говорил я сам себе, сам же себя обманывая. – Стало быть, ты такой большой патриот, а я о том даже не знал? Ты так сильно любишь своего друга? Веди себя прилично. И не стыдно тебе?» Но никто не отвечал. И я продолжал подниматься в гору, издавая резкие звуки. Вдруг зазвенели колокольчики, и на скалах появились черные, рыжие и серые козы, которых вел за собой грузный, с несгибаемой шеей козел. В воздухе потянуло запахом козьего стада.

– Эй, кум! Куда это ты? За кем гонишься?

На скалу выскочил пастух. Он свистел, засунув пальцы в рот, и кричал мне.

– Занят я! – ответил я, продолжая взбираться вверх.

– Погоди! Молочка выпей, чтоб жажда не мучила! – снова закричал пастух, прыгая со скалы на скалу и приближаясь ко мне.

– Занят я! – снова крикнул я, потому что не хотелось прерывать радостное чувство разговорами.

– Не принимаешь приглашения! – обиделся пастух. – Ну и ступай себе!

Он сунул пальцы в рот, свистнул стаду и исчез вместе с ним за скалами.

Вскоре я уже поднялся на вершину и успокоился, словно вершина эта была моей целью. Я улегся в тени под скалой и смотрел вдаль на равнину и море, вбирая в себя полной грудью воздух, благоухающий шалфеем и чабром.

Затем я поднялся, нарвал охапку шалфея и положил его под голову вместо подушки. Я устал и закрыл глаза.

На какую-то минуту мысли мои умчались на высокие, густо покрытые снегом плоскогорья, я попытался было воссоздать в воображении массы людей и быков, устремившихся на север, и идущего впереди вожака – моего друга. Но вскоре мысли мои потускнели, и неодолимый сон овладел мной.

Мне захотелось прогнать сон, и я открыл глаза. На скале передо мной – на самой вершине горы уселся ворон. Черно-голубые крылья блестели на солнце, большой желтый клюв был хорошо виден. Я разозлился, восприняв это как дурное знамение, и швырнул в птицу камнем. Ворон тихо и медленно расправил крылья.

Я снова закрыл глаза, не в силах больше бороться со сном, который опять тут же овладел мной.

Спал я не более нескольких секунд, а затем вдруг закричал и вскочил на ноги. Ворон все еще кружил у меня над головой, улетая. Я сел на скалу, меня била дрожь. Сон, словно ударом меча-озарения, рассек мои мысли.

А приснилось мне, будто был я в Афинах и поднимался в полном одиночестве по улице Эрму[58]. Ярко светило солнце, улица была пустынна, магазины закрыты, ни души. И вдруг, проходя мимо Капникареи[59], увидел я моего друга, который поспешно спускался с Синтагмы[60], бледный и запыхавшийся, следуя за необычайно высоким мужчиной, который шел перед ним огромными шагами. Друг мой был в своем парадном дипломатическом мундире. Он увидел меня и закричал издали прерывающимся голосом:

– Эй, учитель? Как поживаешь? Я тебя уже несколько лет не видел. Приходи сегодня, поболтаем.

– Куда? – громко крикнул я, словно он был очень далеко и, чтобы быть услышанным, нужно было кричать изо всех сил.

– На Омонию[61], в шесть вечера, в кафе «Райский источник».

– Хорошо, приду, – ответил я.

– Это ты просто так говоришь, – послышался его голос, в котором был упрек. – Это ты просто так говоришь. Ты не придешь.

– Конечно же приду! – крикнул я. – Дай руку!

– Я спешу.

– Куда ты спешишь? Дай руку!

Он протянул было руку, но та вдруг оторвалась от плеча, пролетела по воздуху и вцепилась в мою руку.

Холодное прикосновение испугало меня, я проснулся и вскочил.

Я увидел у себя над головой улетающего ворона и почувствовал на душе тяжесть.

Я посмотрел на восток, устремив взгляд в пространство, словно пытаясь преодолеть расстояние и увидеть. Я был уверен, что друг мой в опасности. Я трижды прокричал его имя: «Ставридакис! Ставридакис! Ставридакис!», словно пытаясь придать ему сил, но голос мой преодолел расстояние всего в несколько саженей.

Я стал спускаться, скользя вниз по горе, пытался измучить тело, чтобы переместить таким образом боль в него. Тщетно старался мой разум подвергнуть осмеянию таинственные послания, которым иногда все же удается достичь души человеческой. Внутренняя первозданная уверенность, более глубокая, чем логика, и совершенно звериная, повергла меня в ужас. Та же уверенность, несомненно, присуща некоторым животным – овцам и мышам, позволяя им чувствовать приближение землетрясения. Во мне пробудилась еще дочеловеческая душа, которая еще не успела полностью оторваться от земли и непосредственно, без извращающего вмешательства логики, чувствовала истину.

– Он в опасности… В опасности… – шептал я. – Он умрет… Может быть, он сам того еще не знает, но я знаю наверняка.

Я поспешно спускался с горы, наступил на слой щебня и стремительно скатился вместе с ним. Мои руки и ноги были все в крови и царапинах, рубаха изорвалась.

– Он умрет… Он умрет… – повторял я, и горло мое сжимали спазмы.

Злополучный человек возвел вокруг души своей высокую непроницаемую ограду, укрепив небольшую территорию, на которой пытается навести порядок и создать безопасность в нашей мелкой повседневной телесной и духовной жизни. Все на этой территории должно следовать предначертанными путями, следовать святой рутине, подчиняться простым, легко постижимым законам, и таким образом мы можем с какой-то степенью достоверности предвидеть, что должно произойти и как нам при этом вести себя в своих интересах. Эта защищенная от насильственных вторжений таинства территория – владения крохотных сороконожек-достоверностей. Есть только один ненавистный, смертельный враг, которого они уже тысячи лет организованно изгоняют, – Великая Достоверность. И вот эта Великая Достоверность перепрыгнула через ограду и набросилась на меня.