Рубцов не выдержал. Он круто повернулся к Карданову и очень тихим, но каким-то угрожающим голосом спросил:
— Кто вы такой, товарищ Карданов, чтобы читать мне мораль? Нового вы ничего не сказали. Всё это прописные истины. Для чего такое позорище?!
Невыносимо было сознавать, что молодой Карданов так правильно и метко бьет его, ветерана торгового флота.
— Кто я такой? Всего-навсего старший капитан группы. С таким же успехом им могли быть и вы. Но поручили этот маленький караван мне. Поэтому я отвечаю за него и как старший и как коммунист. Дело не в том, кто я такой! Важно, что я прав. Важно, что вы, капитан, вели себя сегодня ночью несовместимо с той должностью, которую занимаете.
— Поплавайте с мое для того, чтобы судить о том, что такое капитан, — взорвался Рубцов. — Давай кончать.
— Когда кончать, решу я. Но для себя вы можете считать разговор оконченным. Нам придется расстаться…
В каюте воцарилась напряженная тишина. Рубцов не ожидал такого поворота дела.
— Не вы меня нанимали, не вы будете и увольнять.
— Нанимал не я, а увольнять буду я. И ответственность за это перед Марковым буду нести я. — Карданов говорил страстно. — Вот нас тут пять капитанов и пять механиков. Неужели мы не сумеем навести на своих судах порядок, добиться безаварийного плавания, заставить людей прекратить пьянство? Неужели не сумеем? Если так, то мы должны отдать наши дипломы…
— Разрешите, — встал со стула Гурлев. — То, что произошло вчера, — безобразие. Правильно сказал Андрей Андреевич — мы не чувствуем себя хозяевами своих судов. Перегнали, сдали и ладно. Команда — тоже наплевать. Не годы с ней плавать. Настоящий капитан не может так смотреть на дело. К сожалению, и я так смотрел… Горькая истина…
— Ну уж это вы слишком, — заметил с места Туз.
— А я с капитаном Кардановым не согласен, — вскочил Журавлев. — У меня всё время вахту несли как следует. А если сегодня ночью стоял паршивый матрос, то впредь этого не будет, я его научу стоять вахту. Что касается выпивки — Андрей Андреевич прав.
— Нет, товарищи. Не только в вахте дело. Почему не бьют склянки на ваших судах, почему не покрывают белой скатертью обеденный стол, почему не выходят стенгазеты, почему считается, что капитану можно появиться на мостике в кепке, в ватнике, в пижаме? Всё это мелочи. Но из этого складывается отношение к судну. Вас, кажется, Мартын Петрович, в пароходстве называли «шикарный Мартын» за любовь щегольнуть костюмом? Так?
Гурлев смущенно улыбнулся:
— Когда-то называли.
— А теперь? Ватник полюбили?
— Да нет…
— Ну вот. Оказывается, всё вы можете и всё знаете. Давайте же перенесем всё хорошее на наши суда. У кого, как не у вас, должна учиться наша молодежь? Марку надо держать высоко. Я думаю, что больше об этом говорить не придется. Правильно сказал капитан Рубцов — всё это прописные истины. Вот теперь и будем кончать.
Гурлев подошел к Карданову и тихо проговорил:
— Не увольняйте Рубцова, Андрей Андреевич. Слишком жестоко. Судоводитель он первоклассный. Моряк. С кем не бывает?
Карданов холодно посмотрел на Гурлева:
— Оставьте это дело на моей совести, Мартын Петрович. Хорошо?
Гурлев вышел. Карданов задумчиво барабанил пальцами по столу. Правильно ли?..
Вечером к Карданову пришел Рубцов. Он был выбрит, подтянут. От его неопрятного вида не осталось и следа. Даже пуговицы на старом кителе сияли.
— Разрешите? — официально спросил Рубцов, останавливаясь в дверях.
Карданов, сидевший за столом, кивнул головой. Рубцов сел, вытащил пачку папирос и снова спросил:
— Разрешите?
Пальцы, в которых он разминал папиросу, дрожали. Карданов выжидающе смотрел на него, не торопясь начать разговор. Наконец, раскурив папиросу и выпустив струйку дыма, Рубцов хрипло сказал, смотря прямо в глаза Карданову:
— Прежде всего — извините. Я стыжусь своего поведения. Мне нелегко было прийти к вам. В пятьдесят два года, когда почти вся жизнь прожита… Всё, что вы говорили сегодня утром, совершенно справедливо. Иначе не может думать моряк, если он не потерял к себе уважения…
Рубцов нервно затушил папиросу. Карданов молчал.
— И второе — не увольняйте меня, Андрей Андреевич. Мне больше некуда идти. Вряд ли я найду место сейчас, в разгар навигации. Я…
Рубцов хотел что-то сказать еще, но не закончил фразы, положил руки на колени и остался в такой позе.
А Карданов вдруг вспомнил, как много лет назад, в солнечный летний день, он проходил по порту. У причала стоял свежевыкрашенный красавец «Аджаристан». По парадному трапу спускался одетый во всё белое молодой Рубцов. Сойдя на берег, он поднял голову и крикнул кому-то, вероятно, помощнику: «Когда нужно будет подписывать коносаменты, позвоните мне. Я приеду». — И сел в ожидавший его автомобиль… Капитан Рубцов! Молодые штурманы мечтали попасть под его командование. Карданов тогда подумал: «Буду ли я таким, как Рубцов, буду ли командовать таким судном, как „Аджаристан“?» И вот теперь…
— Иннокентий Викторович, вы старше, опытнее меня, и говорить на тему о том, что можно и чего нельзя на судне, мне просто неудобно…
— Не надо, — устало махнул рукой Рубцов. — Я не камбузник, которому нужно объяснять основы устава. Оставьте меня на «Амуре». Не подведу. До конца перегона вам беспокоиться не придется. Не подведу…
