Неуловимые мстители - [4]

А теперь ему надо было сыграть ее всего один раз!

— Тишина в студии!

Анна Глебовна шмыгнула обратно на свой стул. Сейчас он ей покажет!

— Камера! Мотор! Начали!

Ну, как там голова? А руки? Дима чувствовал взгляд Фаины Григорьевны. Он начал про себя обратный счет с десяти, стараясь дышать неглубоко, чтобы железный воротничок не так жестоко впивался в шею. Эти клавиши были безупречно чистые и блестящие — не то что у его домашнего пианино, которое мать позаимствовала из общежития училища. Среди тех была не одна щербатая, а на правом краю, в верхней октаве, точно воронки от крошечных снарядов, зияли несколько сигаретных отметин. Пианино всегда служило полем битвы — между пальцами и темпом, между правой педалью, диезами и бемолями, аккордами и стаккато, мизинцем и форте, большим пальцем и пианиссимо, гаммами и ленью, нутром и Генкой. И все это было еще до того, как вмешивалась Фаина Григорьевна.

Часы с тупым равнодушием показывали 12:09. В 12:10 Дима может освободиться. Тогда он и поразмышляет насчет героизма — возможно, даже успеет совершить что-нибудь героическое, пока Генка еще будет в школе.

Ну, вперед! Поле, солнце, сверкают колени. Или ордена. Сверкают ордена. Колени вскидываются вверх. Он занес руки над клавишами.

— Та, та, ти-та-ри-та, та, та, ти-та-ри-та, та, та, та, та, ти-та-ри-та-та, тататата. Уф! Обогнув первую мину, Димины руки замаршировали к свободе.

— Та, та, ти-та-ри-та, та, та, ти-та-ри-та, та, та, та, та, ти-та-ри-та-та, тататата.

Теперь полк приближается к темному лесу на краю поля.

— Ту, ту, ту-ру-ру-ту, ту, ту, ту-ру-ру-ту, ту, ту, ту, ту, ту-ру-ру-ту-ту, рру, рру, рру…

Солдаты спотыкаются о камни и корни высоких черных деревьев. Дурацкая история! Маршировать в темный лес можно только по одной причине: чтобы сразиться с лесным чудищем. Надо ему было придумать свою собственную историю, а не слушать Фаину Григорьевну.

— Ту, ту, ту-ру-ру-ту…

Димины мысли переключились на то, что произошло в Магадане за последний год. Голодовка учителей. Взрыв газа в больнице. Три ограбления банков. Ну и конечно — убийство мэра! Убийцу так и не поймали. И никогда не поймают, грустно повторяла мать. Маршируй на него хоть целая армия, от страха он только лучше спрячется. Тут нужна хитрость, внезапность. Преследователь должен действовать инкогнито, чтобы преступнику и в голову не пришло в чем-то его заподозрить. Вот задача, достойная Неуловимых мстителей! Как же они с Генкой не догадались? Про них и в газетах расскажут, и в вечерних новостях…

Дима почувствовал, что его нутро перегрелось и плюется паром. Тут надо будет заниматься сыщицкой работой, пробираться в государственные конторы под покровом ночи, выкрадывать документы, заново изучать улики, заново опрашивать свидетелей… Стреляли среди бела дня, на лестнице муниципального здания. Убийца прятался у всех на виду. Эх, жалко, что учительская забастовка кончилась! Конечно, и учителей тоже жалко, но если б не ходить на уроки, у Мстителей было бы гораздо больше времени на свое первое серьезное дело. Вдобавок и родителям вместе со всем городом было бы не до них. Дима вспомнил, как бедные учителя днем и ночью лежали на раскладушках под толстыми одеялами или бродили по школьным коридорам, будто привидения. Его любимая учительница Рита Павловна упала в обморок у него на глазах, когда он с одноклассниками пришел ее навестить, и ему в голову не лезло ничего, кроме смешных названий частей цветка, которые они проходили по ее предмету, биологии, всего за неделю до этого. Пестик, рыльце, завязь. Тычинки, цветоножка, чашелистик. Теперь ему стало стыдно. Тоже мне герой, сам лезет на телевидение, а учителям такого желает!

И тут его огорошило: да он уже на телевидении! Прямо в эту минуту. И ноги у него чешутся так, что спасу нет.

Он снова остановился. Зрители загудели еще до того, как режиссер успел крикнуть «стоп».

Ближний к Диме оператор распрямился.

— Есть время покурить? — спросил он.

На Диму снова налетела Анна Глебовна. Ее вздувающаяся шея покрылась красными пятнами.

— Может, пускай кто-нибудь другой начнет, а потом дадим Ушакову еще попробовать? — робко пискнул кто-то из родителей.

— Мои ребята могут начать, — предложил учитель, которого Дима знал по училищу. Его Фаина Григорьевна тоже не любила. Он тоже был халтурщик. — Они выучили свои пьесы вдоль и поперек. У нас все про кукол: «Болезнь куклы», «Похороны куклы» и «Новая кукла». Мы никого не задержим.

Кое-где в рядах зрителей заговорили уже в полный голос. Режиссер мялся перед осветительной панелью, листая блокнот.

— Моя дочь очень старалась! — крикнула одна из матерей. — А нам сегодня еще к врачу надо. Мы не можем здесь целый день сидеть!

Тик-так, тик-так… уже 12:12. Часы как будто усмехались Диме всем своим круглым лицом-тарелкой.

— Тише! Тише, пожалуйста, — попросил режиссер. — А что если пригласить сюда его мать? Или учительницу? Где они?

— Бесполезно, — сказала Анна Глебовна и посмотрела на Диму так, словно хотела откусить ему голову.

Он представил себе, как его мать выволокут из глубины комнаты на сцену, под лучи прожекторов. Он не помнил, чтобы она когда-нибудь говорила у всех на виду. На его памяти она вообще ничего не делала у всех на виду. Бедная, бедная мама!