Неугасимый огонь - [9]

Почти не применялась смертная казнь. Возмездие не ставилось во главу угла. Там находилось возмещение ущерба. Убийство не считалось самым тяжким преступлением. Таковыми признавали изнасилование и скотоложство. Касательно первого, царь немало порадовался своевременности своего приказа не бесчестить женщин.

Если кто искалечит раба — платит серебром. Если кто украдёт вола — уличённый, отдаст десять волов. Если свободного уличат в колдовстве и порче, пусть заплатит серебром, если же поймают на этом раба — пусть умертвят его. Если свободный убьёт свободного — пусть отдаст в семью покойного четырёх человек из своей семьи.

Александр разделил суды. Хурритам и хеттам позволил вершить правосудие по-своему, эллинам — как привыкли. Однако при конфликтах пришельцев с местными придерживался их обычаев брать возмещение серебром, а не кровью.

Подобные открытия возбуждали в Александре все больший интерес к северному соседу. Царю рассказывали, что землями хатти правят цари, известные своей справедливостью. Что хатти поклоняются тысяче богов, но своих собственных не превозносят над чужими, позволяя всякому подчинённому им племени верить, во что вздумается. Что царство хатти обширно и они очень сильны.

Последнее Александру не терпелось проверить и потому, едва дни пошли на убыль, он начал подготовку к походу на север.

— Ты хочешь воевать с хатти, царь? — спросил Александра Паддатиша, бывший сановник Пиллии, старик с величественной осанкой, — хочешь покорить Хаттусу? За Вратами Тешуба тебя встретит совсем иной народ, нежели здесь. Встретит, как завоевателя.

Старик говорил через переводчика, в которых теперь не было недостатка. За год многие финикийцы, оказавшиеся в прошлом вместе с армией, освоились в «старом» наречии хананеев, в языке хурритов и хеттов. Даже сам Александр уже мог произнести несколько десятков фраз на этих языках.

— Я тоже считаю, что преждевременно идти на них, — согласился Пердикка, сын Оронта, — мы слишком мало о них знаем.

— И не узнаем, просиживая на заднице, — ответил царь.

— Но можно ведь послать посольство, — возразил Полиперхонт, князь Тимфеи, старейший из военачальников, прибывший к войску с пополнениями вскоре после Исса.

— Что ты скажешь, Лагид? — повернулся царь к Птолемею.

Тот обвёл взглядом всех присутствующих на совете, задержался на Эвмене. Тот молча кивнул.

— Когда Ранефер говорил о том, что Египет не имеет интересов к северу от Оронта, он улыбался, — сказал Птолемей.

— Ну и что? — спросил Мелеагр.

— Он, вообще-то, вёл себя очень доброжелательно, но лицо его при этом оставалось спокойным. Не выражало чувств, сверх необходимой демонстрации радушия. А тут улыбался.

— Ему было не всё равно, что ты будешь делать на севере, царь, — подсказал Эвмен, скорее для остальных военачальников, нежели Александра, который ещё год назад, сразу по возвращении Птолемея, расспросил его о посольстве очень подробно, не упуская ни одной мельчайшей детали.

— Скажи, почтенный Паддатиша, — спросил Александр, — в каких отношениях хетты состоят с властителями Страны Реки?

— Не друзья, — ответил старик.

Это тоже не было ни для кого открытием. Царь лишь напоминал собравшимся то, что они знали и прежде, но не слишком придавали тому значения.

— Кто-то хочет загребать жар чужими руками, — усмехнулся Гефестион, глядя в пустой кубок, который вертел в руках.

— Тогда тем более, война вредна, — заявил Пердикка.

— Вредна война по их правилам, — сказал царь, посмотрел на Кратера, и спросил, — этот тысячник Пиллии, который пытался прорваться к Тархунтассе… Как его звать? Талза? Он ведь отступил на север?

— Да, — ответил за Кратера Гефестион.

— Уйдёт в Каппадокию, — добавил Кратер, — обвёл, собака, Аристона вокруг пальца.

— Это хорошо, — сказал Александр.

— Хорошо? — удивился Кратер.

— Ты думал, я разгневаюсь? Аристон, конечно, заслужил выговор, что упустил Талзу, но, тем самым, он создал прекрасную возможность…

Александр замолчал на полуслове.

— Теперь мы можем пойти в Каппадокию не для нападения на хеттов, а в погоне за Талзой, — сказал Эвмен.

Александр удовлетворённо откинулся на спинку резного кресла. Птолемей усмехнулся. Кратер почесал бритый подбородок. Царь скосил глаза на него.

— Ты и пойдёшь. Но много воинов тебе не дам. Возьмёшь димахов и одрисов Ситалка. Не всех, трёх тысяч тебе хватит. Ещё того же Аристона возьмёшь.

— Этого хватит, чтобы уделать Талзу, но если мы встретим большое хеттское войско, нас смешают с дерьмом, — мрачно заявил Кратер.

— Посмотрим, — улыбнулся царь.

* * *

Запела труба. Из соседней палатки с кряхтением вылез Тидей. Потянулся. Вздохнул.

— Вся жопа, как доска… Что отдыхал, что не отдыхал…

— Сам виноват, — фыркнул Теримах, — оставался бы в пехоте.

Несмотря на то, что воевать ему предписывалось пешим, рыжий числил себя исключительно в коннице, чем гордился до невозможности. Всадники приходили в войско со своим снаряжением и лошадью, на что у него никогда не хватило бы денег, а тут все царское.

— Я с вами хотел… — снова вздохнул милетянин.

— Тогда не ной. По коням, парни.

Димахи сворачивали палатки, грузили их на вьючных лошадей. Подъехал Аристон, командир всадников из фракийского племени пеонов. Сам он приходился родным братом князю пеонов Патраосу, оставшемуся на родине. Держался фракиец царственно, высокомерно.