Неугасимые зарницы - [52]

Близость цели, ее реальность всегда прибавляет сил. Пусть та цель промежуточная, пусть она только одна из ступеней к какой-то далекой — самой главной цели, но, когда она осуществляется, когда ты видишь, что усилия твои были не напрасными, шагается намного уверенней...

Они не сходили с горы, а сползали по крутому склону. Теперь уже никто никого не опережал; никто не отставал. Сползали вместе. Время от времени приваливались рюкзаками к горе, отдыхали.

— Теоретически я знал, что спускаться с горы тяжелее, чем подниматься, но что это так тяжело, не думал, — сказал Касьян Маркович.

— К тому же унизительно и гадко, — добавил Иордан. — Чувствуешь себя так, будто тебя кто-то толкает в спину, а ты упираешься и все-таки идешь вопреки своему желанию.

Олекса молчал. Положив голову на привязанную поверх рюкзака свернутую палатку, он усмехался то ли словам Иордана, то ли каким-то своим воспоминаниям.

Валя и Люся устало смотрели на озеро, которое теперь, когда они спустились немного вниз, почему-то стало вроде бы дальше. А им так хотелось поскорее очутиться около него: там же запланирован привал. Грезились натянутые палатки, пылающий костер... Скорее бы освободиться от лямок рюкзака, расправить измученные плечи, сбросить жаркие кеды, ступить босыми ногами на сухую опавшую хвою! Даже любознательную Люсю уже ничто не интересовало — только отдых.

Но вдруг она поднялась и радостно закричала:

— Смотрите! Смотрите же! Там люди!

Около озера, около игрушечных построек туристской базы, и в самом деле двигались нечеткие, расплывчатые человеческие фигуры.

Лица у всех посветлели: что ни говори, за два дня они не встретили ни одного человека.

Выходит, можно соскучиться не только по родным, близким, но и просто по людям с их будничной суетой, заботами, даже мелкими хитростями, которые так иногда надоедают и донимают в повседневности.

— Интересно, чем объяснить, что я так истосковалась по людям? — вздохнула Люся.

— Элементарным инстинктом самосохранения — улыбнулся Роман. — Люди — мерило достоинства каждого из нас. Без них отдельно взятый индивид обесценивается в собственных глазах, а это, пожалуй, самое страшное... Кстати, чем примитивнее индивид, тем ему тяжелее без людей.

— Ну, это уже предельное свинство, — возмутилась Люся. — Выходит, что я самая примитивная, так как первая обрадовалась людям?.. Ты это хотел сказать?

Касьян Маркович не знал, что разговоры в таком плане для четы Иорданов привычные, и поэтому, боясь, что Роман с Люсей сейчас поссорятся, сказал:

— Наверно, я тоже принадлежу к самым примитивным. Я не смог бы долго выдержать без людей. Кроме того, я не мыслю себя без школы, без детей.

— У вас это закономерная профессиональная адаптация, — снова улыбнулся Роман. — У вас уже выработалась неотъемлемая потребность отдавать себя людям, потребность видеть результаты своих усилий. У Люси же совсем иное дело: ей хочется видеть себя глазами других.

— Это у моего Иордана называется операция без обезболивания, — миролюбиво сказала Люся и обняла мужа. — Без людей, без своей клиники мой бедный Иордан дичает, делается жестоким и несправедливым. Ублажить его можно разве что жареными грибами.

Напоминание о грибах сразу подняло Романа на ноги.

Они снова стали сползать по голой крутизне.

Но вот наконец начался перелесок. Спуск стал более пологим. Здесь было тихо, тепло, даже жарко. Пахло пьянящим запахом разноцветья и смолистым еловым ароматом.

Вдруг все услышали игру скрипки. Откуда ей здесь взяться? Может, это кузнечики подают свои голоса? Нет — музыка! Она слышалась все выразительнее.

Миновав густые заросли орешника, они вышли на широкую поляну и замерли: около тропинки в траве лежал человек. Рядом с чубатой головой поблескивал никелированными ручками и выдвинутой антенной транзистор, из него лилась громкая музыка — будто и в самом деле в траве плакали и стонали тысячи одуревших от жары кузнечиков. На поляне, держась тенистой стороны, паслось большое стадо быков.

Пастух спал.

Еще не так давно его односельчане, отправляясь пасти стадо, брали с собой самодельную флояру-дудку или дрымбу и, когда донимало одиночество, когда к сердцу подступала тоска, утешали себя игрой на этих немудреных инструментах. Изменились времена, изменилась музыка!

— Добрый день! — громко сказал Касьян Маркович.

Пастух тут же вскочил. Это был молодой мужчина. Он сразу же сообразил, что перед ним туристы, тепло улыбнулся.

— День добрый. Может, имеете что-нибудь курить? Может, угостили бы?

Иордан дал ему папиросу, поинтересовался:

— Что за странное стадо — одни быки. Не перед убоем ли нагуливаете?

— Нет, это рабочие волы. Всю зиму они тяжело работали, очень тяжело. В стужу, в снежные заносы таскали бревна по лесным чащам, где ни одна машина не пробьется. А к весне стали такими бессильными, такими замученными, что жаль было смотреть. Зато сейчас им роскошь: бродят себе без дела по горам, как вот, извините, вы.

— Чего там извиняться, — усмехнулся Иордан. — Каждый из нас в своем деле немного вол.

Они оставили пастуху еще несколько папирос, расспросили, как идти к озеру, и отправились дальше.