Неугасимые зарницы - [54]

— С кем же ваш муж говорит дома по-украински? — не унималась Люся.

— О, дома у него есть с кем поговорить! У него очень приятные собеседники, очень приятные. — В глазах женщины запрыгали лукавые огоньки.

Старая эстонка оказалась разговорчивой и охотно удовлетворила Люсино любопытство. Она рассказала, что их сын служил на Украине, познакомился там с красивой гуцулочкой Галей, влюбился, и вот уже несколько лет она их невестка, а дом населяют щебетливые внучата.

— Когда кому-нибудь из вас случится быть в Таллине, милости просим заглянуть к нам. Вы будете чувствовать себя как дома: у вас будут очень милые собеседники. Конечно, наши малыши хорошо знают и эстонский и русский языки, но мы пожелали, чтобы они знали и язык матери. У нас есть пословица: любишь птицу — люби и ее песни...

— У вас, надеюсь, тоже есть внуки? — обратился Эдуард к Касьяну Марковичу.

— Да. Я уже дедушка! — с гордостью произнес Тернюк.

В это время возвратился Олекса с полным беретом лесных орехов. Поздоровался, положил перед гостями орехи.

— Прошу, угощайтесь.

— Это ваш сын? Это его дети ваши внуки? — спросила старая эстонка Касьяна Марковича и, увидев его утвердительный кивок, воскликнула: — О, вы еще молодой дед!

— Когда-то я не верил, что внуков можно любить сильнее, чем своих детей, — раздумчиво заговорил Эдуард. — Ну, пусть не сильнее, но как-то разумнее и одновременно тревожнее... Почему? Ни в одной энциклопедии я не нашел такого понятия — «дедовская любовь». Но ведь она существует. Вот вы, Касьян Маркович, учитель и тоже дед — может быть, вы объясните мне?

Тернюк заколебался: стоит ли в присутствии своих детей вести разговор об этом?

— Что же вы молчите?

— Вы справедливо заметили, что любовь к внукам какая-то более разумная и одновременно более тревожная, — решился все же пооткровенничать Касьян Маркович. — Да, разумнее и тревожнее... Это, наверно, оттого, что она, дедовская любовь, последняя... Отцовская любовь полна хлопот, но она без печали, ведь когда наши дети маленькие, мы, отцы, еще молоды, мы еще полностью живем своей работой, у нас сотни неотложных обязанностей. Мы едва успеваем следить за тем, чтоб наши дети были здоровыми, одетыми и накормленными, чтоб вовремя шли в школу и вовремя возвращались домой. Все остальное мы перекладываем на воспитателей детских садов, на учителей. Нам не хватает времени осознать, почувствовать, и как дети растут, и как мы стареем. И только взяв на руки внука, вдруг понимаешь, что круг замыкается, что в этой крохотной жизни и твое прошлое, и твое будущее. И тогда хочется наверстать потерянное, хочется передать этой крохе все, что не успел передать своему ребенку.

— Как это верно, — вздохнула старая эстонка. — Я очень рада, что мы встретились. Мы всегда будем помнить вас.

Вскоре они попрощались и исчезли за деревьями.

На поляне сразу стало как-то пусто, неуютно.

— Может, и мы пойдем дальше? — предложила Валя.

Ее слова никого не удивили, никто ей не возразил.

Какое-то время шли молча.

— А жена Эдуарда — совсем не старая, — заговорил первым Роман. — Вы заметили, какие у нее молодые глаза? Вот сестра ее намного старее.

И все вспомнили, что за время разговора не услышали от младшей эстонки ни одного слова, ни одного раза она не улыбнулась. Почему?.. Может быть, у нее какое-нибудь горе? Может, она никогда не была замужем, не имела внуков, детей и разговоры о радостях семейной жизни отзывались печалью в ее сердце? Кто знает? И уже не узнать об этом. Человек ушел и свою тайну унес с собой...

X

Наступил шестой день похода. Всего шестой. А кажется, тем дням уже нет счету. Это, наверно, от обилия впечатлений. Их набралось так много, что они начали уже наслаиваться одно на другое, и трудно вспомнить: когда, где и что приключилось. Хотя ничего необычного с ними не приключалось. Просто все было необычным.

Шестой день они вставали одновременно с солнцем и ложились, когда оно заходило. Дары природы брали из первых рук от самой природы. Их натруженные ноги уже не боялись ни утренних рос, ни студеных бродов. А их сон был свободен от привычных возбудителей. Не настораживало ожидание звонка будильника; не донимало угрызение совести, что где-то что-то недоделано; не беспокоила боязнь куда-то опоздать.

Однако они, уже немного начали скучать по всему этому. Сидя около костра, все чаще вспоминали оставленное там, дома, и все чаще слушали транзистор; он вносил в бездорожные чащобы беспокойный гомон большой жизни.

Сегодня утром они оставили позади речку Озерянку и вот уже третий час пробираются вдоль русла какого-то ручья. Идут у самой воды. Склоны ущелья, поросшие буками, то сближаются, то вдруг расступаются, и тогда впереди открываются затуманенные сизой дымкой перепады гор, похожие на гигантские застывшие волны.

Их непроторенная дорога лежала на полонину Плай. Туда можно было попасть, идя отрогами гор, — это ближе и легче, а можно взобраться на гору Переднюю и уже с нее спуститься на полонину.

Гора Передняя немного пугала Касьяна Марковича. Он еще не забыл, как тяжело было подниматься на крутые склоны Озерной, а Передняя — еще выше. Но он, храбрясь, сказал: