Неугасимые зарницы - [37]

В гостинице Петрикам не повезло: отдельные номера были заняты. Им предложили поселиться в разных комнатах. Ксения Ивановна сразу же сникла. Во Львове, Ужгороде, Мукачеве и даже в Хусте у них всегда был отдельный номер со всеми удобствами. А тут — на́ тебе...

— Я могу дать вам адрес одного хорошего хозяина, — сказала девушка-администратор. — Это совсем близко. Там вам будет удобно. Не пожалеете.

Дождь лишь немного поморосил и кончился. Стояла теплая предвечерняя пора.

Петрики быстро добрались до нужного им дома, вошли во двор. Усадьба прижималась к горной крутизне. Дом, хлев — все было добротное, хотя и деревянное. Пахло живицей, сеном, овечьей шерстью. За высоким дощатым забором шумела Тиса.

Петриков никто не встретил. Василий Артемович толкнул дверь, и она с тихим скрипом открылась.

— Есть ли кто дома? — крикнул он.

Никто не отозвался.

Петрики присели на топчан, который стоял на длинной, во всю стену, веранде. За все время путешествия по Закарпатью они впервые почувствовали себя так, будто после долгих странствий наконец-то очутились дома. Все казалось им родным, только немного забытым.

Вскоре появился хозяин. Это был Чеслав Трепета.

— Что за люди? Не ограбить ли намерились? — пошутил он и развел руками. — Йой, боженьку, кабы ж то я ведал, что вам нужен ночлег, разве ж я не привел бы вас к себе сразу... Прошу в хату. С дороги вам нужен отдых. А я еще похлопочу. Слышите, как тоскливо трубит Тиса? Это перед большой водой. Река всегда предвещает, когда в горах собирается дождь. Так что я должен перетащить сено с горы под навес.

Трепета завел Петриков в просторную светлицу. У Леся загорелись глаза. Это же настоящий музей!

У глухой стены на длинной, через всю комнату, жерди висели шерстяные коврики, разукрашенные сардаки, старинные пояса... Все это сохранилось от дедов-прадедов и давно пережило своих хозяев. На громоздком, похожем на небольшой контейнер шкафу, на треугольном столике под божницей, на подоконниках — всюду стояли резные деревянные изделия, расписанные глиняные горшки, топорики, дудки-флояры. В темном углу божницы столпились святые, нарисованные на тесаных досках без оправы. На иконах — ни цветов, ни рушников. Но окна были обрамлены яркими вышитыми рушниками — почтение и уважение солнцу, свету. Около божницы стояла высокая, почти под потолок, белокорая трембита. Только электрическая лампочка над столом и радиоприемник на старенькой скамеечке говорили о сегодняшнем дне, делали светлицу современной.

Лесь засмотрелся на трембиту.

— Вот управлюсь с сеном — погудим, — сказал хозяин. — Я когда-то был файным трубачом... И сыновей научил...

Лесю не терпелось поскорее услышать эту живую, как сказал старый гуцул, трембиту. Он закрыл глаза и увидел Трепету и его сыновей. Стоят посреди двора с поднятыми к небу большими трембитами и трубят, трубят. Солнечными лучами далеко-далеко до самых гор летит жалобный женский стон...

— Давайте я помогу вам перенести сено, — обратился Лесь к старику.

— Зачем тебе утомляться, горе мое? Пока сползешь с крутизны под тяжестью, так и хребтина треснет.

— Ну что вы. Мы и в самом деле вам поможем, — сказал Василий Артемович.

— Йой, людоньки! Разве я нанимал вас для работы! Срам от соседей будет.

— Ничего, ничего. Нам даже полезно размяться. Целыми днями баклуши бьем, — улыбнулся Василий Артемович.

— Ну, тогда снимайте свои тендиты и одевайте мои полотняные кошулечкы. — Трепета достал из шкафа две белых, как березовая кора, сорочки. — Не брезгуйте. Это чистые кошулечкы, ненадеванные.

Вскоре старый гуцул повел своих помощников на кручу. Все трое были в белых сорочках, простоволосые, с ряднами на плечах.

Из-за леса с верховья Тисы на Раховскую котловину наползали черные тучи.

Чеслав Трепета охапками складывал сено на раскинутое рядно, стягивал в узел, взваливал душистую тяжесть на плечи и шлепал босыми ногами по горячим камням к дому.

Лесь не отставал от хозяина, старался во всем подражать ему. Даже разулся. А вот дородный Василий Артемович после третьего захода уже еле держался на ногах. Но передохнуть стеснялся. Нет, не смог бы он вот так работать день за днем, год за годом. Что-нибудь изобрел бы, чтобы не тащить на себе этот груз.

— Сколько же вам, Чеслав Олексович, лет? — поинтересовался он, сбросив очередную охапку сена под навес.

— Наступающим летом должно бы исполниться восемь десятков.

Василий Артемович заметил, что Трепета почему-то не сказал «исполнится», а сказал «должно бы исполниться».

— А вы еще хоть куда.

— Да колупаюсь кое-как.

— А где ваша семья?

— Йой, человече... Сейчас такие времена пошли... Запанствовала моя семья, запанствовала... Хозяйка в горах роскошничает, курорт себе там нашла, а сыновья мои на новые усадьбы подались... Так что должен я теперь один хребет гнуть.

...С сеном успели управиться до дождя. И хотя усталость валила с ног, Трепета не забыл своего обещания. Вынес из дома трембиту, подозвал Леся:

— Айда наверх. Там звончее будет.

Они взобрались на крутой уступ. Внизу, вытянувшись вдоль Тисы, раскинулся Рахов. Тучи уже закрыли вершины гор.

Трепета поднял к потемневшему небу белый ствол трембиты.