Неугасимые зарницы - [15]

Прямо перед ней поднимался в самое небо дом-великан. А рядом с ним легко и бесшумно двигался по рельсам гигантский подъемный кран.

Вдруг Марта увидела у себя над головой стену с окнами и дверями. Стена покачивалась, плыла куда-то в небо. Казалось, она вот-вот сорвется и обрушится на нее.

Марта вскрикнула и метнулась прочь.

...На другой день Марта снова пришла сюда. Теперь уже не случайно — из любопытства. Она знала, как ставят шатры, и сама не раз ставила их, а как вырастают городские дома, да еще такие высокие, вблизи видела впервые.

Вот на огромной высоте на самом краю стены появился крошечный человек. Он что-то сигналит руками, ждет, пока кран своим хоботом подаст груз... Марта видит, как по небу плывет белое клубящееся облако, плывет прямо на человека, который каким-то чудом держится на карнизе. Еще мгновение — и облако столкнет его.

Марта замирает. Но облако проплывает мимо, человек как стоял, так и стоит на месте. И вдруг сквозь грохот бетономешалки, завывание крановых моторов к ней откуда-то с неба упали знакомые слова:

Мы, цыгане, — люди бедны,

Разменяйте деньги медны...

Это пел человек в поднебесье, весело, игриво, как жаворонок. Марте показалось, что она даже слышит, как голосу вторят струны гитары.

— Василий! — закричала Марта.

Человек на стене наклонился, посмотрел вниз.

— Марта-а! Подожди меня! Я скоро спущусь вниз!

Подождать? О нет! Марта нырнула в темный дверной проем, помчалась по ступеням, на которых еще не было перил. Первый этаж, второй... Этаж за этажом. Сколько их...

И вдруг перед нею открылось небо, чистое, синее-синее... А земля внизу непривычно далекая, какая-то отчужденная. Ей показалось, что сооружение, на которое она взобралась, шатается, еще шаг — и оно обрушится, ускользнет из-под ног.

Василий сам подбежал к ней:

— Марточка, ты уже здесь?! Как ты отыскала меня?

Она выхватила из-за пояса крылья беркута:

— Видишь? Оба! Я разыскала второе крыло, а оно привело меня к тебе!.. Видишь?! Твое и мое крыло! Они же от одной птицы! Они должны быть вместе! Наш табор за городом... Я добралась сюда и никого не встретила... Ты можешь убежать...

— Марточка, мне не нужно убегать. Меня никто не держит, но я и сам никуда не пойду. Я уже не конокрад, я — каменщик!..

— Ты предаешь своих? — с угрозой выкрикнула Марта. Неужели твое сердце усохло и отреклось от воли? Неужели ты из беркута превратился в стрижа? Неужели стал послушным псом...

— Нет, Марта, я не пес! Я — птица! Видишь, как высоко взлетел? Ты думаешь, это легко досталось? О-о!.. Я научился многому. Посмотри: вон там библиотека, а вот школа, стадион! Там и мой труд, там и моя сила, Марточка... И когда мне в эту зиму сказали, что я свободен, что могу идти куда хочу, я никуда не пошел...

— Коварные хитрецы! Разве зимой выпускают птицу на волю?..

— Нет, Марта, не зима меня удержала. Я не смог уйти отсюда, не смог... Я подумал: что сделал бы ты, Василий, за это время, если бы был в таборе? Кинул бы в ночную тьму свою цыганскую песню? Выжег бы костром буйную траву среди степи? Помял бы ворованным конем хлеб, не мною посеянный? И все? Что оставляют цыгане после себя? Даже кладбища не имеют. Кто же мы? Чужие на этой земле? Воры? Нищие? Ты не спрашивала себя об этом? А наша воля?! Вот она! — Василий выхватил из рук Марты крылья беркута. — Вот она, наша воля! Крылья без птицы!..

Марта еще никогда ни от кого не слышала таких слов. Не желала бы слышать и от брата.

Испуганно и в то же время удивленно она смотрела на Василия. Она боялась признаться себе, что в этот момент он нравится ей больше, чем там, в степи.

Она рванулась из объятий брата — и упала на дощатый настил. Ее испугала высота.

— Не бойся, я же рядом. Ничего не бойся, — ласково сказал Василий, касаясь рукой цветка дикого мака на ее голове.

Марта все еще с боязнью, но уже и с любопытством рассматривала город — город брата. Потом повернула голову, посмотрела на степь. Отыскала озеро, свой табор, убогий, едва заметный, чем-то похожий на опустевшее гнездо степных птиц...

И заплакала. Тихо, без крика и причитаний.

Солнечная акварель

В конце октября вернулась теплая, солнечная погода. На Донбассе это не в диковину. Здесь иногда и в январе дышит весною. Но урывками: днем пригреет, а ночью — мороз. Сейчас же тепло вернулось вроде бы надолго.

На бульварах и в скверах не найти ни одной свободной лавочки — все с утра до вечера забронированы пенсионерами.

«Поуселись, что твои божьи коровки на солнцепеке, — сердилась Федора Яковлевна на пенсионеров — своих ровесников. — Негде и отдохнуть прохожему».

Федоре Яковлевне нестерпимо душно, ведь прилетела она из тех краев, где уже настоящая зима — из Норильска. На ней теплое на меху пальто, голова покрыта тяжелым, как шерстяное одеяло, платком, на ногах — обшитые кожей валенки. Все это обременяет старую женщину, обессиливает. Но она издавна привыкла к физическому изнурению. Ничего, выдержит. Больше ее беспокоит другое — новенький дорогой чемодан. Не подходит он ей, и все тут. Словно краденый. Шла бы с корзиной или с мешком за плечами, как к тому привыкла, была бы сама собою. А так...