Неугасимые зарницы - [13]

— ЭЙ, Марта, тебе бы все шалить! — послышался строгий мужской голос.

Из облака пыли вынырнула молодая цыганка и, обгоняя подводы, побежала вперед.

В руках у нее было крыло какой-то птицы.

Добежав до степного озера, где должен был остановиться табор, Марта взобралась на большой камень-валун, замахала крылом. Вместе с ней к озеру примчались псы и стали жадно пить воду.

Вскоре к озеру подъехали все подводы. Выпряженных лошадей отогнали на болотистый луг. Их не привязывали к кольям, не стреножили. Не было такого случая, чтобы у цыган кто-нибудь украл лошадь…

Около самой воды на высоком берегу задымил первый костер. Отец Марты хлопотал около своей подводы один. Ему никто не помогал. Мать Марты умерла два года назад, а брата Василия судили, и никто не знает, где теперь находится молодой конокрад-гитарист.

— Папа, — крикнула Марта, сбегая с камня-валуна, — здесь?

— Да. Вот здесь стоял и тогда наш шатер...

Молодая цыганка огляделась вокруг.

Тихое озеро, серый камень-валун, засыпающая степь, убогие шатры, низко над озером молодой месяц — все это она уже будто видела когда-то.

Цыгане, подобно перелетным птицам, обладают удивительной способностью запоминать местность.

Марта, хотя прошло уже много лет с тех пор, когда их табор последний раз был здесь, сразу же вспомнила и озеро, и камень, на котором стирала тогда платье, и то, как однажды около отцовского шатра упал кем-то подбитый степной беркут...

Это было давно, сразу после войны. Марта тогда была маленькая и гибкая, как отцовское кнутовище, обожженное на костре.

Птица упала прямо у ее ног. Марта не испугалась — только ойкнула от неожиданности и схватила загорелыми руками мертвого хищника.

Из шатров с криком высыпали цыганята, за ними — взрослые цыгане.

— Это хорошая примета! — пророчили старые гадалки.

А отец серьезно сказал:

— Ну вот, дочка, заимела крылья. Летай!

Как завидовали ей!

Каждый хотел иметь крылья, которые приносят счастье. А брат Василий особенно.

— Марта! Когда ты вырастешь, я для твоего приданого ничего не пожалею... Отдай мне крылья...

Она засмеялась. Не отдала крылья брату.

Сколько лет прошло с тех пор? Да и пристало ли цыганам считать их? Что с того: разжигаешь ты десятый костер или сотый? Лишь бы было тепло, лишь бы был огонь.

Много исхожено дорог за это время, много увидено. И нигде Марта не разлучалась со своим талисманом. Берегла. Правда, теперь уже не два крыла было у нее — одно. Другое она все же подарила своему брату Василию. Да что там крылья — жизнь свою готова была она отдать за Василия.

Года четыре назад его арестовали под Одессой, когда он украл — нет, не коня! — мотоцикл. Потянуло молодого цыгана к новому.

Весь табор был на суде. Была и Марта. Брат сидел под охраной присмиревший, стриженый, жалкий, как птица-подранок.

И вот именно здесь, на суде, она сумела передать брату одно крыло — на счастье...

Все это вспомнилось сейчас молодой цыганке. Она хотела взяться за работу — разводить костер, как вдруг прямо перед нею, над шевелящимися колосьями пшеницы, вспыхнули электрические огни. В ее детской памяти не сохранились эти огни.

— Что там, папа? — спросила она, удивленная.

— Город, наверно.

— Ты был в нем?

— Я был в той долине, когда там еще не было ничего.

— Значит, его построили за то время, пока мы ездили по другим местам?

— Да, выходит, так.

Марта, сама не зная почему, вдруг заволновалась. Ей казалось, что они совсем недавно были здесь. И город, который сияет огнями, не построен за долгие годы, а вырос в одно мгновение, как в сказке.

Задумалась.

— Эй, дочка! Не время сны смотреть! — прикрикнул на нее отец, снимая с подводы охапку хвороста.

Марта подбежала к нему, стала помогать.

Вскоре запылал и их костер, отражаясь в сонных водах озера.

Пока варилась еда, отец курил трубку около костра вожака в компании мужчин, а Марта тревожно всматривалась в огни незнакомого города. Когда табор, утомленный долгим переходом, уснул, Марта не ушла от угасшего костра. Она все смотрела на огни шахтерского городка, над которым висело белое зарево.

Сколько сел и городов видела она за свои восемнадцать лет! И не один из них не волновал ее так, как этот.

Раньше ей казалось, что, с тех пор как живут люди на земле, все остается неизменным; ничто новое не появляется, ничто не исчезает. А люди в городах и селах навечно прикованы к своим глиняным или каменным домам.

До сегодняшнего дня она с унаследованной от пращуров гордостью, даже с каким-то пренебрежением входила в города и села. Гадала людям на картах и на зеркале. Любила ли она тех, кому пророчила счастье? Нет. Ненавидела ли тех, кому предсказывала горе? Тоже нет. Она равнодушно подходила к людям и без сожаления отходила от них. Ни волнения, ни радости не ощущала Марта, входя в новое для нее село или город, лишь присущая от рождения настороженность проглядывала в ее глазах и чувствовалась в походке.

А вот этот город, который родился, пока они кочевали по свету, почему-то взволновал ее, будто здесь с нею должно было что-то произойти...

Марта сомкнула веки, слегка откинула голову. Тяжелые серебряные серьги — память покойной матери — слегка покачивались, поблескивали в лунном свете. За озером заговорщически кричали перепела, в низко стелющемся тумане пофыркивали лошади; от далекого леска доносилось пение соловья...