Нетореными тропами. Часть 2. Пророк - [4]

Людей тогда собралось тьма — в городе только и было разговоров, что про это заседание. Жерард частенько посещал их без права голоса — в его чине это не возбранялось. Сидел на трибунах рядом с заклятым другом, авалорским маршалом Гэвином Комри. «Некоронованный король» величали его высокие лорды за то, что ни перед кем не гнул спину, повиновался лишь собственной воле и даже с Архимагистром держался на равных. Впрочем, с низшими чинами он тоже нос не задирал, с Жерардом разговаривал открыто, спорил на диспутах так, как не умели даже седые мэтры.

В этот день Гэвин был необычайно сосредоточен: стучали друг об друга семена лотоса в привезённых с востока чётках, синие глаза потемнели и смотрели пронзительно цепко. Телекинетические волны расходились во все стороны так, что звенело в голове. У «короля» даже дар королевский — усмехались за спиной Гэвина. И пользовался он своими способностями так ловко, как мало кто умел. Не зря же его предки считались сподвижниками Безликого, основателя ордена. По легенде бог поделился с ними могуществом и мудростью, оставив в знак признательности таинственный дар, который Комри передавали от отца к сыну и хранили от посторонних. Спросить бы, да Гэвин ответит так, что не поймёшь, всерьёз он или шутит.

— В заброшенном храме Небесного Повелителя нам открылась истина — нет бога, кроме Единого. В нём спасение не только для ордена, но и для всех людей Мидгарда! — вещал с помоста капитан Рат. — Мы — его посланники и несём его волю вам. Присягните ему, и будете спасены, когда мы приведём его на бренную землю.

Жерард знал Рата с выпускных испытаний, когда тот в качестве независимого наблюдателя задавал каверзные вопросы. Тогда он казался здравомыслящим, даже умным, насколько умны могут быть рыцари. Сейчас же изменились его глаза: из тепло-карих они стали пугающе разноцветными — один голубой, другой зелёный. Последствия муспельсхеймской заразы.

Бусины замерли, стих назойливый стук. Гэвин вытянулся струной. Его ноздри затрепетали, будто к чему-то принюхиваясь. Он подскочил и вскинул руку. С пальцев сорвался сгусток воздуха и с гулом врезался в телепатов на помосте, опережая голос:

— Внушение! Они нарушили клятву. Это одержимость!

Телепаты упали, придавленные воздушной глыбой. Остальные не могли пошевелиться, как увязнувшие в паутине мухи. Вспышка высветила раскинутую повсюду сеть внушения, сгустки воздуха сыпались на неё градом, разрывая на ошмётки и дробя, высвобождая людей от гипноза. Гэвин стоял недвижно, сияющий синевой разросшейся ауры, с вытянутой вперёд рукой, как маяк посреди бушующего моря.

Толпа заворошилась: вскакивали, кричали, стражники бежали к помосту, бряцая оружием. Скрутили всех троих, пока те не успели очухаться.

— Ты будешь гореть за это! — сплюнул Рат на полу белого плаща Гэвина, когда одержимые прошли мимо. Маршал проводил их мрачным взглядом. Нестерпимо хотелось прочитать его мысли, мысли того, кто для всех оставался загадкой.

Телепатов допрашивали опытнейшие дознаватели ордена, осматривали лучшие целители, изучали самые начитанные книжники. Никаких ответов, никаких следов одержимости и нарушений в ауре, кроме разноцветных глаз и истовой веры в Единого, хотя прежде они даже в божественности Безликого сомневались. Хоть и косвенно, но это доказывало связь единоверцев с демонами.

Жаль, опасность оценить смог лишь Гэвин. Цитировал самые жуткие места из Кодекса ордена и требовал, чтобы от одержимых избавились. Демоны бы побрали его правильность. Ему самому-то место в Большом Совете досталось только за принадлежность к древнейшему роду — ещё большее нарушение Кодекса!

Почему они оказались по разные стороны баррикад, ведь цель у них одна — защитить орден. Защитить людей — так поправил его Гэвин, такой же романтичный дурень, как отец. Жерард обязан спасти его и всех недальновидных дурней.

Чтобы увериться в правильности пути, нужно получить последний знак — имя и лицо. Если не выйдет, можно не мучиться: корпеть в лаборатории над новыми медитативными практиками, а то и вовсе отойти в опиумные грёзы.

Именно в грёзах Жерард отыскал первый знак, в Сальвани, сказочной стране своего детства, где нет снега и небо не бывает серым. Ему было пять. Тогда он впервые увидел единоверцев. Отец вызвался посмотреть больных и взял в их лагерь Жерарда, чтобы приучать к ремеслу целителя.

В аскетичных серых хламидах единоверцы походили на длинноногих цапель. Измождённые, с мрачными до костей обветренными лицами. Разбитые губы шептали молитвы. Запах немытых тел вызывал дурноту. Враждебные взгляды пугали, но отец их не замечал до тех пор, пока у него на руках не умерла изуродованная оспинами женщина. Тогда в него полетели камни.

Булыжник чиркнул Жерарда по виску, лишив чувств, но открыл нечто невероятное внутри самого себя. Он был душой огня, бежал по залитым солнечным светом улицам Констани к фонтану посреди главной площади.

В искристых брызгах танцевали духи, нагие, бесполые, идеальные в своей непорочной чистоте. Ни одной эмоции не выражали ни лица, ни движения, ни голоса, которыми они изрекали волю мироздания. Духи воды, земли и воздуха вещали о том, как спастись от единоверческой саранчи с юга. Парки: Нона, Децима, Морта. Мойры: Клота, Лахесис, Антропос. Норны: Урд, Верданди, Скульд. Он сам, Жерард Пареда, сын сальванийского целителя и норикийской леди из ордена Сумеречников, Дух огненный, центр и источник, повелевающий голосами. Вершитель судеб мира.