Странное выдалось утро. Эвелина проснулась полшестого от того, что пол заходил ходуном — в метро проехала электричка. Дом стоял над подземным тоннелем, поэтому каждый раз, когда проезжал состав, жители первого этажа ощущали легкую тряску. Со временем, они привыкали к ней настолько, что переставали замечать. Эвелина же переехала сюда только вчера вечером, и времени на адаптацию у нее совсем не было. Поспать удалось всего несколько часов, пока электрички не ходили. Да и что это был за сон? Тревожный, густой и липкий, как паутина. Девушка никак не могла выпутаться из нее — ей казалось, что она проснулась, встала, начала собираться на работу, а потом вдруг оказывалось, что она все еще лежит в кровати и видит сон — снова просыпалась и вставала, и снова все оборачивалось сном. На новом месте всегда так.
А еще стены, потолок и пол съемной квартиры-студии был изрисован странными изображениями. Хозяйка говорила, что предыдущий жилец был художником, эдаким заносчивым мрачным типом со звездной болезнью — мнил себя непризнанным гением. Только работы его никто не покупал и, в конец конов, он их всех сжег, а потом куда-то пропал. Без вести. Через месяц хозяйка сдала квартиру новому жильцу — благо, она находилась в хорошем районе, где любила тусоваться творческая элита — недостатка в съемщиках здесь никогда не наблюдалось.
Эвелине, так совпало, жилье понадобилось срочно, потому что Тимофей, ее жених, в одночасье превратил их домик в частном секторе в притон. Жить в постоянном страхе перед этими жуткими людьми с синюшными руками, стеклянными глазами и манерами зомби-психоватов девушке совершенно не хотелось.
«Ты не сможешь одна! — кричал Тимофей, когда она спускалась с порога с двумя чемоданами в руках. — Ты еще вернешься и на коленках ползать будешь, чтобы я тебя обратно взял. Только я не возьму. Вот уж поверь, не возьму, и выставку твою спонсировать тоже не стану!»
Эвелина гордо вскинув голову шла прочь, не оборачиваясь, хотя по щекам ее ручьями текли горькие слезы. Не сдаваться, не показывать противнику свою слабость, просто идти вперед, а потом… потом будь, что будет. Образуется все.
И ведь действительно образовалось. Странно так, позвонила по первому объявлению и тут же эта квартира. Прямо находка для искусствоведа, коим и являлась Эвелина. Ведь оставленные на стенах картины действительно были очень талантливы. Девушка за всю практику ничего подобного не видела — графика простой карандаш по белым обоям, которые при ближайшем рассмотрении оказались вовсе не обоями, а наклеенными поверх их ватманами. Бесконечные рельсы, странные сюрреалистические образы: ровные квадратики домов, с крыш которых пикировали огромные птицы с неестественно длинными телами, притаившиеся в углах звериные оскалы, сбоку Витрувианский человек с женскими и мужскими половыми признаками одновременно, деформированные лица, хоровод крохотных человечков и фокусник во фраке и цилиндре с тросточкой в руке. Последний будто дирижировал остальными, задавал ритм всем персонажам, каким-то непостижимым образом увязывая их в цельную композицию.
После ухода хозяйки Эвелина еще долго рассматривала картину, переходила с места на место, меняя угол зрения, уходя вглубь, в самую суть созданного художником мира. Кто знает, может, этот мир поглотил бы ее, и она осталась там навсегда, если бы не споткнулась случайно об перевязанную стопку тетрадей. Эвелина присела на пол и начала с любопытством их разглядывать. В тетрадях были комиксы, тоже выполненные простым карандашом. Минимум реплик, а персонажи все те же, что и на стенах, а техника какая изумительная, отточенная, но не вычурная, со скрупулезным вниманием деталям. «Да такие шедевры можно с аукциона за кругленькую сумму продать и вложить ее в организацию выставки, а потом и квартиру можно будет выкупить. Хозяйка явно не понимает ее истинную ценность. Лишь бы только по дому трещины не пошли от этой тряски. Они все разрушат».
С такими мыслями Эвелина ложилась спать. Наутро она по обыкновению долго укладывала волосы в пышную прическу, аккуратно подводила глаза, подкручивала ресницы, красила губы яркой помадой. Только потом вспомнила, что прихорашиваться уже не для кого. Тим любил ее яркую внешность, пожалуй, больше чем сама Эвелина. Девушка с досадой посмотрела на себя в зеркало: на ее лице застыла маска неестественной мертвой красоты. Глаза подозрительно заблестели, но Эвелина не позволила и слезинке прокатиться по ее идеальному лицу. Тихо встала и подошла к вешалке с одеждой. На ней в гордом одиночестве висел алый плащ. Не ее. Может, от предыдущего жильца остался? Да только зачем ему женский плащ?
После короткого раздумья, девушка все же примерила его. Подошел, очень удачно подчеркивая ее золотистые кудри. Да еще оказался такой удобный, что снимать совсем не хотелось. Под вешалкой стоял длинный черный зонт-тросточка. Эвелина взяла и его, вспомнив, что передавали дождь, закрыла квартиру и пошла к метро.
На улице было как-то совсем не по-городскому тихо. Ни единой машины, лишь редкие молчаливые прохожие медленно, будто во сне, брели по своим делам. Метро тоже пустовало. На всем перроне стояло всего пара-тройка человек, тоже молчаливых, с отсутствующими взглядами. Наверное, они тоже не выспались, как Эвелина.
