Республика ученых

(Согласно Interworld-закону № 187 от 4.4.1996 «О сомнительных сочинениях», в § 11а коего рассматривается возможность опубликования политических либо прочих возмутительных брошюр посредством перевода их на мертвый язык в соответствии как с государственным резоном, так и сугубо литературными требованиями, — переведено с американского в варианте Чарльза Генри Уайнера на немецкий на основании полученной лицензии № 46.)

Данные:[1]

Если комиссия сочла настоящее сочинение достойным печати, то объяснить это следует, по-видимому, особенностями самого материала, который становится тем самым… не решаюсь даже сказать «доступнее». С тех пор как Одюбон опубликовал в 1982 году свои «Рассуждения о гоминидах» (насколько осторожные в формулировках — о том не считаю нужным и напоминать знатокам вопроса. А ведь в ту пору не было еще никаких ограничений Interworld — закона; он мог излагать и совсем по-другому), практически мы живем в неведении относительно биологического развития в аннигилированной Европе, с одной стороны, и в американском коридоре, с другой. Тут ценен всякий вклад, тем более что, кажется, и в самом деле наметилась заметная стабилизация в смысле гексаподии.

Что касается собственно «Республики ученых», то по крайней мере при чтении второй части предлагаемых описаний у всякого непредубежденного читателя, думаю, возникает впечатление, что и тут мы получили — по радио, по телевидению ли — лишь выборочные сведений. То, о чем нам свыше 30 лет внушают представление как о «Плавающем Парнасе», как о «Геликоне в Саргассовом море», у многих уже вызывает подозрения — в особенности после ознакомления с открытым, для известных инстанций крайне неприятным письмом алжирского лауреата Нобелевской премии мира Абд эль-Фадля. Здесь, пусть и в тенденциозной форме и фривольном тоне, сообщаются новые данные…

Прошу не упускать из виду затруднения личного свойства: ведь переводить пришлось с американского на мертвый язык. Со времен столь рано последовавшей ядерной аннигиляции отечества немецкий язык не сумел сохранить живое соответствие с техническим или социальным развитием, вследствие чего определенные приборы, аппараты, детали и приспособления, а также намерения и мыслительные операции могли быть переданы лишь описательно. Вовсе не говоря уже о, мягко выражаясь, переизбытке свободы в вопросах «sexual intercourse»,[2] к которым автор проявляет явно чрезмерный интерес, немецкий язык, к счастью, не мог уже обзавестись выражениями, которые были бы одновременно употребительными и достаточно смелыми, чтобы во всей последовательности изобразить процессы, подобные «уртикации».[3] В сносках будет предпринята в указанных случаях попытка восполнить подобные пробелы.

Что же до там и сям пробивающейся неприязни автора, имеющего немецкие корни, ко всему немецкому, как и до его, мягко говоря, эксцентричного склада ума, то могу лишь заверить, что и в таковых местах я стремился к корректному переводу. Оригинал предлагаемой «Республики ученых» находится в отделе рукописей городской библиотеки Дугласа/Каламазу; 8 снятых с него микрофильмовых копий — в местах, предусмотренных для этого международными соглашениями. Немецкий перевод был осуществлен по экземпляру № 5 (Вальпараисо).

Чубут, Аргентина, 24.12.2008 г.

Хр. М. Штадион

22.6.2008: На длинных лучах-ходулях туго стянутое тельце солнца-паука поверх ландшафта.

Под вечер в машине:[4] проверить все еще раз? — Да: итак, блокнот, бинокль, зеленые очки; документы первым делом./А дорога убегала назад, погромыхивая под колесами: солнце, кактусы вперемешку. Обе мои клешни праздно лежали у меня на коленях. Рядом курил капитан (и пел; сплошные «уны»: moon[5] и noon[6] и June[7] и recoon[8] — может, уже появились группы людей, которые овладевают запасом слов только с определенной вокальной окраской?).

«Плохая дорога!» — Но он лишь пожал плечами: мол, идет-то она к Стене./В 16 часов мы оставили Прескотт, штат Аризона, залитый зноем, как янтарем; (Люди в блоках из синтетической смолы; это давно уже не новость. Дабы сохранить моду и прочее для потомков. Экспонат № 238 из музея в Детройте давно когда-то, в детстве, был моей великой любовью (хотя по теперешним понятиям до смешного старомодной; этой даме, бывало, я не раз был обязан своей мальчишеской эрекцией. Лет одиннадцать, как не видел: скакали вдаль мои мысли.)).

«Эта пыльная полоса на горизонте?»: «Да. Она и есть — Стена».

(И сбавил скорость; мотор стал еще тише. Мы ехали прямо к ней.)

Потом повернуть на север и все время вдоль нее: «Ну и ну — 8 ярдов высоты!» А это не мелочь, если вдуматься: дважды по 4000 миль бетонной стены, чтобы с обеих сторон отгородить наш американский атомный коридор! (А любопытно, каково там, в Полосе: по слухам, в Неваде уже бродят стада кентавров! Не говоря уже о прочих сплетнях. Как-никак я первый за последние 11 лет, кто получил пропуск на транзитный проезд!)

И все это время — вдоль бесконечной светло-серой бетонной стены (составленной из плит, 2X2 ярда). Позади оба охранника в форме цвета хаки развалились на мешках с почтой всеми своими в общей сложности 13 футами. Тот, что слева, смолил сигарету за сигаретой; один из них воткнул в ухо радиоаппарат и слушал что-то смешное (по выражению лица ведь всегда видно, что им наяривают в данный момент!)./«Вы не знаете, каково поперечное сечение стены? Ну, толщина или как там?» Он сначала аккуратно взял поворот и лишь потом нехотя скривил равнодушный рот, да еще покачал головой и слегка пожал плечами: «На кой?»/(Li'll information here).