Нетореными тропами. Часть 1 - [40]

Братья! Память резануло жуткое видение: лужа чёрной отравленной крови, сломанное тело, свалявшаяся и потускневшая медь волос, тяжёлые предсмертные хрипы и бескровные губы, шепчущие последнее: «Ты опоздал». Безликий вспомнил, за что так и не смог простить Тень: за предательство, его и своё.

— Нас уже и без того обвиняют во всех бедах мира. Проклятое небесное племя, чума для обитателей всех сфер, — ещё один обманный манёвр. Белый ферзь пал поверженный за пределы доски, открыв вожделенный путь к королю.

— Ты снова поддаёшься, — усмехнулся Тень, не замечая, как силок оборачивается вокруг его крыльев. — Когда это тебя заботило чужое мнение? Знаешь, мне иногда кажется, что мы с тобой поменялись местами и неумело играем роли друг друга, пряча своё истинное лицо под масками. А ведь можем их скинуть: я займу твоё место в чертогах вечности, а ты отправишься во внешний мир и вкусишь все плоды смертной жизни, а потом уйдёшь за грань вслед за отцом. Ты же всегда желал именно этого.

Безликий окинул взглядом туманную пустошь. Промозгло и холодно, а так хочется простого смертного тепла. Вспомнились поцелуи, нежные прикосновения тоненьких пальчиков, мягкость женского тела и сладкий фиалковый аромат волос. Восхищение и любовь в родных, но таких далёких жемчужных глазах. И разлука длиною в вечность. Тень слишком хорошо знал, чем Безликий может соблазниться.

— Я был глуп и эгоистичен. Провидение уже заставило меня поплатиться, — он провёл пальцами по царапинам на маске.

Теперь к нему возвращалось всё, разбередив старую незаживающую рану. Из-под содранных корок хлынул вонючий гной вместе с разрывающей сердце болью. Безликий зажмурился и затаил дыхание. Несколько мгновений он умирал в агонии, но потом пришло облегчение. Безликий вздохнул полной грудью и открыл глаза. Память вернулась, а вместе с ней и желание бороться. Он сделал последний ход: отдал коня, который единственный прикрывал короля.

— Скажи лучше, за что ты меня так ненавидишь?

Тень дёрнулся, в последний момент ощутив опасность, но желание победить пересилило инстинкты.

— Ты забыл: это не я тебя ненавижу, а ты меня. Я ведь любил тебя даже сильнее, чем брату положено любить брата, сильнее, чем самого себя. А ты променял меня на смертную потаскуху с кучкой жалких охотников и бросил прозябать в одиночестве. И я подумал: если удастся уничтожить весь мир, ты вернёшься ко мне и никто уже не сможет нас разлучить.

Пришлось заставить себя не отворачиваться от его сумасшедшего взгляда, не закрывать глаза на его проступки, как Безликий делал раньше. Малодушие всему виной, но больше совершать подобных ошибок он не намеревался.

— Прости, — пожал плечами и грустно усмехнулся.

— За что? — Тень сделал последний предсказуемый ход: — Шах и мат. Ты проиграл, как всегда.

— Что значит партия в шахматы по сравнению с вечностью?

Безликий взмахнул ладонью. Незаметно сгущавшийся туман вздыбился и спеленал Тень плотным коконом.

— Ты, кажется, забыл: я властелин Ничего. — Безликий склонился над поверженным врагом.

— Ах ты, коварная сволочь! — шипел Тень, извиваясь в путах. — А ещё меня предателем называешь. Я всё равно выберусь: твои силы на исходе и больше меня не удержат.

Безликий пожал плечами и вскинул руку. Туман закопошился и потянул Тень в его старую темницу в недрах земли. Безликий пригляделся к своим ладоням. Они стали совсем бледные, почти прозрачные. Вот-вот исчезнут, как и он сам. Безликий тяжело вздохнул, впервые за вечность соглашаясь с братом.

— Значит, нужно их возвратить, силы… Капля веры в океане отчаяния — этого будет достаточно.

Безликий свернулся на ложе калачиком, обняв себя за плечи. И снова видел умирающий в медленной агонии мир.

Глава 7. Сумеречники и единоверцы

1526 г. от заселения Мидгарда, Гульборг, Кундия

Наше путешествие на север оказалось совсем не таким лёгким, как представлялось дома. Ни я, ни даже Вейас, хоть он не сознавался, не привыкли проводить в седле по восемь-двенадцать часов, искать водопой и выпас для лошадей и удобные места для стоянок. По ночам мы мёрзли под ветхими навесами, следя по очереди за постоянно затухающим костром. Просыпались и вздрагивали каждый раз, когда поблизости раздавался заунывный волчий вой или глухой лосиный рёв. Одежда выпачкалась и прохудилась. Тело зудело от усталости и грязи. Припасы быстро заканчивались, а отыскать хоть что-нибудь съедобное в едва пробудившемся от зимней спячки лесу было трудно.

Отойдя от замка на расстояние недельного перехода, мы выбрались на тракт и присоединились к купеческому обозу, что вёз на торжище пряности и шелка из южных стран и приобретал пушнину у северных охотников. Закон обязывал помогать Сумеречникам всем, чем только можно, потому купцы поделились с нами едой, одолжили тёплую одежду и развлекали рассказами о диковинных землях по ту сторону Рифейских гор. Но я нет-нет да ощущала в брошенных украдкой взглядах настороженность. Неискренность? Недовольство? Вейас говорил, что мне всё чудится, но отделаться от гнетущего чувства не получалось.

Мешало и то, что при посторонних даже по нужде сходить было сложно. Купцы помоложе навязывались в компанию. Не задерёт меня медведь за ближайшими кустиками — это смешно! Приходилось отыскивать глупые предлоги, чтобы улизнуть незаметно. А когда начались месячные крови, стало и того хуже. Похоже, попутчики всё-таки признали во мне девушку и про себя посмеивались. Плевать! Всё равно докладывать в орден не станут: слишком боятся рыцарей, чтобы лишний раз связываться.