В доме вкусно пахло жареной картошкой. Мирчо отряхнул снег, снял полушубок, не выходя из сеней, заглянул в кухню и едва не выскочил из валенок: Домна постаралась на славу. Посреди стола в расписной деревянной плошке золотились соленые опята. Рядом с ними в глубокой глиняной миске лежала гора истекающей рассолом квашеной капусты с мелкими кубиками оранжевой морковки, сверху – моченое яблоко. Толстый ломоть белоснежного сала с двумя красными прожилками жена еще не нарезала – он приютился на углу, рядом со стеклянным штофом, наполненным, конечно, не водой… Штоф был тоже правильным, не запотевшим, а заиндевевшим, с мороза.
– Как же ты узнала, что я иду? – спросил Мирчо. Супруга просто так водку вносить бы не стала: толк в хорошем обеде знает, греть штоф не в ее правилах.
– Сердце подсказало, – поворачиваясь к мужу разрумянившимся круглым лицом, улыбнулась Домна. – Как же не знать, любимый?
Мирчо стало совсем тепло и хорошо, словно он уже прошел к печке.
– Ты луку-то почисть, – предложила Домна. – Не успела я, милый.
– Ладно. А ты сразу за стол зовешь? Даже посмотреть не хочешь, с чем я?
– Да вижу уж, что с удачей, – голос Домны журчал, как ручеек.
Вот такая у него жена: не проведешь, не обманешь. И все же похвалиться Мирчо страсть как хотелось. Небрежно вытащив из кармана пять полновесных серебряных рублей, он по очереди уронил их на крепкий дубовый табурет. Оно, понятно, на стол надо, да деньги рядом с едой не кладут, а Домна в хозяйстве строга.
– Богач!
– Дерево вздорожало, – солидно ответил Мирчо. – Где лук-то?
И, ополоснув руки под медным, старой работы рукомойником, взял сточенный наполовину нож и большую фиолетовую луковицу. Эх, с капустой да салом… А с грибами… После рюмки водочки! Мирчо едва зубами не щелкнул. Картошка скворчала на огромной сковороде, покрываясь румяной корочкой.
Лук оказался едким, ароматным. Картошка – хрустящей, грибы – пряными, в меру солеными. Умеет Домна готовить. Но только праздничный обед каждый день на стол не ставят. Неспроста женины старания.
И правда – увидев, что супруг наелся, Домна подступила к нему с просьбой:
– Мирчо, а, Мирчо! Дядька Богдан-то помирает.
– Угу, – кивнул Мирчо и помрачнел. Думать о смерти за таким вкусным столом не хотелось.
– Кроме нас, у него ведь никого нет.
– Угу, – снова кивнул Мирчо. – Богдан – хороший дядька. Жалко старика.
– Что ж жалко-то? Время пришло. Помочь ему надо.
– Умереть, что ли? – едва не подавился куском сала Мирчо.
– Тьфу на тебя.
– Здоровья не купишь.
С каждой минутой Мирчо мрачнел все больше. Понял, куда клонит жена.
– Дерево-то надо ему купить, – изрекла наконец Домна. – Неужто не сдюжим? А ты в деревьях толк понимаешь…
– Еще бы, – хмыкнул Мирчо, – да только глупости все это, ерунда. Не жизнь, а так, издевательство.
– А Людмила Рыжая уже третий год к матери ходит. Советуется, горести свои ведает. И мать ей помогает.
– Как дерево помочь может?
– Советом. Поддержкой. Да и матери-то веселее.
– Ну, этого никто не знает, веселее ей или, напротив, хуже, – Мирчо отвел глаза от прямого взгляда жены. – Дерево – оно и есть дерево.
– Дерево дереву рознь.
В этом Мирчо не сомневался. Только не наговор делает дерево особенным. Это или есть, или нет. А если есть – то что? Без духовидца или хитрых инструментов не разберешься. Вроде бы зачарованные деревья и помнят что-то из жизни людей. Иногда даже много что. Но значит ли это, что в дерево на самом деле переселилась душа покойного? Может, бесы мутят? Дриады шутят? Или сами деревья пробуждаются? Деревья много слышат, много видят, только сказать не могут. Но тоже рано или поздно стареют, засыпают и сохнут. Кому, как не Мирчо Дровосеку, это знать?
А продлить непокой дядьки Богдана дорого встанет… Заклинателю – не меньше десяти рублей. И то – смотря какой попадется да сколько запросит. Разные случаи бывают. Дерево… Если хорошее, в королевском лесу, без изъяна, тут все двадцать монет. Это ведь не на древесину его порубить. А толку – чуть. Всякие деревья Мирчо видал…
– Колокольчик говорящий три рубля всего стоит, – радовалась Домна, будто три рубля – никчемные деньги. – Деревце рублей за пять купим, молодое. И заклинатели дорого сейчас не берут. Поднаторели, по три души за день в дерево переселяют, вот цены и упали. Неужто не найдем десять рубликов для дядьки Богдана?
– Поработать придется, – Мирчо вздохнул. Отказать жене он не мог, тем более в таком желании. – А вот где деревья теперь рубить – вопрос.
– А чем Волчий лес плох? – спросила Домна.
– Был Волчий лес, да весь вышел.
– Как так?
– Половину срубили, а оставшееся король своей собственностью объявил. Последняя законная порубка сегодня была. Вот дерево и ушло за пять рублей. В два раза цены взлетели. И то ли еще будет.
– Куда ж теперь ходить? За Лысую гору?
– Далеко, и лес там молодой, чахлый. Дороги нет. Ну да ладно, разберусь, женушка.
– Как так – разберешься? – охнула Домна.
– Да так. Если нигде рубить нельзя – что далеко ходить? Королевский лес рядом.
– В нем ведь половина деревьев – живые!
– Говорящие, – Мирчо усмехнулся. – Ну так их и обойти можно. А так – там деревья большие…
– А если какое говорящее дерево не распознаешь? Грех.
