Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции - [125]
В те годы успели насладиться властью четыре Генеральных секретаря. Трое из них (Л. И. Брежнев, Ю. В. Андропов и К. У. Чер-ненко) к ленинизму боялись даже прикоснуться, они как бы чувствовали его агонию и откровенно паразитировали на ней. Четвертый (М. С. Горбачев), напротив, паразитировать не стал, а решил использовать интенсивную социальную терапию и вернуть ленинизм к активной жизни. Но просчитался. «Перестройка» Горбачева прикончила ленинизм окончательно.
Однако все по порядку.
В апреле 1985 г. состоялся очередной пленум ЦК КПСС. До него все шло своим чередом и ничего необычного не предвещало: дряхлые ленинцы награждали друг друга орденами, а советские люди, построив, наконец, развитой социализм, часами простаивали в очередях за продуктами и гордились своей лучшей в мире страной. Одним словом, к такой жизни привыкли, о другой и знать ничего не хотели.
И вдруг молодой (всего 54 года) Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев на том апрельском пленуме призвал весь советский народ «нaчать перестройку» своей жизни. Что это такое? – никто толком не понимал. Как позднее выяснилось, не понимал этого и Горбачев. Но слово вылетело. Его подхватили, услужливо разнесли по всем углам и весям, и машина перестройки нехотя тронулась в путь…
Кое-что, правда, прояснилось сразу: например, то, что Горбачев в качестве идеологической базы перестройки использовал идею заведомой невиновности социализма в экономическом застое общества. Просто потенциальные возможности социализма использовались недостаточно. Отсюда лозунг первого этапа перестройки – ускорение. Ничего из этой затеи, однако, не вышло [642].
Следующий этап перестройки он начал сразу, без раскачки. Его вuдение Горбачев изложил летом 1988 г. на XIX партконференции, взамен командно-административной системы была предложена взятая из «эмпирий» модель «демократического социализма». Ее ключевые слова: гласность, демократизация, перестройка запомнились, полюбились. А то, что любо, анализировать, а тем более критиковать язык не поворачивался. Однако реальный закат социализма и, как неизбежное следствие, развал СССР начался именно с той столь полюбившейся всем партийной конференции.
Зашедшаяся от демократической эйфории интеллигенция могла бы и знать, что империя и демократия __ «две вещи несовместные», что, расширяя демократические свободы, они копают пропасть не только для КПСС, но и для СССР [643].
Два слова о «гласности». Конечно, развязать людям языки, снять с них страх за вылетевшее ненароком слово было необходимо, без этого казалось невозможным сделать ни одного шага в сторону от проторенной генеральной линии. Но самое простое решение, как это чаще всего и бывает, оказывается далеко не самым лучшим. Гласность, как тогда думалось, это необходимое условие открытости общества, она раскрепостит общественное сознание и сделает наиболее активную часть населения деятельными помощниками партии в ее благом начинании. Но не учел Горбачев того простого резона, что за десятилетия господства в стране примитивных истин бездарного ленинизма именно наиболее деятельная часть общества все и так прекрасно понимала, она уже давно в своем так называемом общественном сознании все расставила по местам, а сковывавшая ее разум броня страха уже давно была разбита.
Очень быстро поэтому выяснилось, что хотя «процесс и пошел», но Горбачев им управлять не в состоянии, а потому уже в 1989 г., когда в Кремле собрались народные избранники, чтобы разыграть перед изумленным миром невиданное ранее шоу под названием «Первый съезд народных депутатов СССР», всем вдруг сразу стало ясно, что гласность обернулась безответственной риторикой и именно такое понимание перестройки Горбачева более всего устроило: он, вероятно перепугавшись запущенного им же процесса, предпочел не предпринимать никаких шагов к реальным переменам, а бесконечно долго рассуждать о них.
Не исключена и другая интерпретация позиции Горбачева. Выпустив из клетки весьма опасную для России птичку – гласность, он уже вскоре понял, что совершил роковую для своей политики ошибку, ибо эта милая птичка ему же выклюет глаза и он потеряет все видимые ранее ориентиры. Не мог же он не знать, что гласность, являющаяся всего лишь эмбрионом подлинной свободы слова, не должна опережать вызревание других демократических институтов, а развитие только гласности неизбежно переключит стрелку перестройки с практических дел на словесную разнузданность; к тому же, не улучшая повседневной жизни людей и одновременно разрешив легальное существование оппозиции, он, сам того не желая, день ото дня множил ряды своих активных противников. Горбачев верил сам в нерушимость социалистической системы и наивно полагал, что той же веры придерживаются и его коллеги по руководству КПСС, в частности те, кто представлял в ЦК так называемые республиканские партийные элиты. Но те уже давно ни во что такое не верили, они лишь жаждали реальной, не подконтрольной Кремлю, власти в своих вотчинах и делали все от них зависящее, чтобы кремлевские вожжи поослабли
