Нет ничего невозможного - [21]

Прогноз, который у нас был, — это прогноз для горы, уставшей от рутины. Вальс, который танцевали тучи, не решаясь приблизиться к северным воротам, был лишь репетицией — уже через несколько дней небо должно было разверзнуться, а буря — завладеть нашим склоном горы. Если нам предстояло станцевать один танец с Эверестом, это нужно было сделать раньше, чем мрачный погодный фестиваль вступит в свои права.

Наш базовый лагерь находился на каменной морене между Ронгбуком и ледником Эвереста. Сначала предполагалось, что мы поставим палатки у подножия горы, но яки, которые тащили снаряжение, предпочли остановиться на полпути. Мы разбили четыре палатки на наклонной поверхности, усыпанной камнями, попытавшись (вышло не слишком изящно) сложить их в более или менее горизонтальные платформы. Насколько это место было красивым, настолько оно было и пугающим — мы находились в центре километровой морены, с вершинами по шесть и семь тысяч метров впереди и с небольшим полукругом из других семитысячных пиков позади; на эти горы мы могли подняться как-нибудь вечером, чтобы было чем заняться. Кроме того, в случае скуки можно было сгонять по северному склону к нашему приятелю — вершине Чангзе высотой семь с половиной тысяч метров; поприветствовать этот пик всегда приятно, ведь с него открывается безупречный вид на Эверест.

Пожалуй, единственным недостатком нашей элитной смотровой площадки было то, что она оказалась очень далеко от главной вершины мира. Каждое утро приходилось пробегать около десяти километров, чтобы подойти к леднику и начать восхождение; когда мы, уставшие, возвращались, нужно было пройти этот путь в обратном направлении. Ну что ж, по крайней мере мы наконец были в горах и каждый день могли что-то делать.

Мы пришли к выводу, что в течение нескольких дней наступит долгожданное «окно» хорошей погоды, и решили, что надо заканчивать акклиматизацию и предпринять попытку восхождения. Предыдущие дни были интенсивными, и тело, кажется, просило дать ему передышку, но долго отдыхать я не умею. Мы с Себом договорились, что сделаем одно восхождение на очень хорошую высоту, чтобы расправиться с акклиматизацией перед окончательной попыткой.

После ужина мы решили встать в пять утра, чтобы начать подъем, и разошлись по палаткам спать. Я приготовил рюкзак, залез в спальник и уснул, как бревно.

Я проснулся, почувствовав, как солнце ласкает кожу через стенку палатки. Это одно из самых приятных ощущений: когда утром снаружи еще холодно, а к тебе прикасаются первые лучи, которые остаются в ловушке палатки, превращая ее в импровизированную сауну после сурового ночного холода. Но скоро я осознал, что вообще-то солнце еще не должно было встать, и подскочил. Хорошее настроение испарилось: среди одежды, служившей мне подушкой, я нашел часы и заорал: «Чтоб тебя! Уже шесть десять!» Я за один прыжок выскочил из спального мешка и на полной скорости оделся. Не позавтракав, я схватил рюкзак и в буквальном смысле этого слова побежал вверх по морене. Не знаю, что это было — испуг или адреналин, — но в любом случае накопленная усталость прошла, и я максимально ускорился.

Через тридцать минут я пробежал уже полпути к подножию горы — за половину обычного времени. Когда солнце стало как следует жечь, я на бегу размазал по лицу солнцезащитный крем и, не останавливаясь, стал искать солнечные очки. Я занервничал — их не было ни на голове, ни в карманах, ни в рюкзаке, все содержимое которого я, разозлившись, высыпал на землю. Ничего. Ни следа очков. «Твою мать!» Ни на секунду не задумавшись, я оставил рюкзак на земле и побежал обратно к палатке. Открываю молнию — вот они, лежат! А время — ровно семь. Когда я был готов вновь умчаться в направлении горы, из своей палатки высунул голову Ситарам, непальский повар, который нас сопровождал:

— Килиан, завтрак!

— Да какой завтрак, Ситарам, у меня нет времени, бегу наверх! Увидимся вечером!

— Не надо бежать, на такой высоте это вредно!

Я едва расслышал его последние обращенные ко мне слова, потому что уже вновь бежал по тому же пути, что чуть раньше. Теперь, со всем необходимым снаряжением, я продолжил.

Примерно через три часа я увидел Себа в нескольких сотнях метров впереди; он поднимался по стене Чангзе в направлении северного холма.

— Черт, мог бы и подождать! — крикнул я, наполовину в шутку, наполовину всерьез, когда дистанция между нами уже позволяла слышать друг друга. Ощущения были предельно хорошими, но становилось поздновато, а снег очень быстро нагревался.

— Да я подумал, что ты хочешь еще немного поспать! Все равно знал, что ты меня догонишь, — оправдывался он. — Ну как, что ты скажешь?

— Я думаю, что уже слишком поздно по времени. Трех «звоночков» достаточно, чтобы понимать, что сегодня не идеальный день. Ощущения хорошие, но нам надо беречь свои задницы и не растрачивать удачу — и то и другое еще понадобится! Если мы сейчас спустимся, то сможем отдохнуть, а завтра или послезавтра попытаемся еще раз.

На следующий день я отправился наверх один. Возможно, я испытывал легкий стыд за то, что накануне проспал, и злился, что не смог акклиматизироваться выше семи тысяч метров, но вышел я с твердым намерением превзойти эту высоту. Ребята остались в палатках, чтобы подкопить сил. Вся гора принадлежала мне, и я улыбался с ощущением собственника. Добравшись до ледника, я решил не двигаться в сторону Северного седла из-за возможных трещин в каменистой породе и наметил для себя линию по правой части северо-восточного склона. Между каменными шпорами и сераками