Нет ничего невозможного - [23]

Я и Себ шли впереди, чередуясь, а Жорди следовал за нами на небольшом расстоянии. Мы перебрались через кулуары и продолжили по рельефной каменной шпоре, на которой скопилось много снега. Интервалы нашей эстафеты пришлось сократить: теперь мы чередовались через каждые тридцать-сорок метров, прокладывая в снегу тропу, все более глубокую. Было видно, что тучи на западе окружили Раху-Ла, седло, которое отделяет северо-восточные склоны и Кангшунг от Эвереста, и начали подступать к стене, на которой мы находились. Поскольку в течение недели ранним вечером каждый день появлялись тучи, которые сразу исчезали, нас это не смутило. Хотя мы были на высоте почти в восемь тысяч метров, где трудно дышать, а движение вперед требует существенных усилий, эйфория придавала энергии. Когда я пошел вперед, прокладывая тропу глубиной по колено, то услышал, как Себ запел: «Libe're', de'livre', je ne t’oublierai plus jamaaais… Libe're', de'livre'…» — подражая песне из любимого мультфильма своих дочерей, единственного кино, которое было у нас в лагере[29].

Мы решили остановиться и переждать, пока не убегут тучи, но они не хотели уходить, и даже наоборот! Они становились все плотнее и плотнее, и мы уже ничего не видели дальше, чем на десяток метров. И, как будто этого было мало, пошел снег.

Ситуация была очень нестабильной. Поднялся ветер, который стегал изо всех сил; из-за снегопада формировались скопления снега пугающих размеров, учитывая, сколько его уже было раньше. Мы находились буквально посреди стены, которая через несколько часов, а то и минут, должна была из-за вероятности лавин превратиться в ловушку. Среди этой бури наши взгляды — мой и Себа — встретились. Все было ясно без слов: идти дальше нельзя.

У нас было три варианта: ждать, спускаться или уходить. Ни один из них не вызывал особого доверия. Мы могли спуститься по веревке примерно на полторы тысячи метров без особых технических сложностей, но опасность представляли скопления снега. Идти направо к северному гребню было бы меньшим риском, но для это нам пришлось бы пересечь стену по наклонной плоскости (с уклоном в пятьдесят градусов), где скопилось больше метра свежего снега. Ждать в таких условиях и вовсе не представлялось хорошей идеей.

Когда Жорди добрался до нас, мы спросили, что он думает.

— Я думаю, надо идти к гребню, по диагонали, — высказал он свое мнение.

— Я не пойду, если не буду четко видеть, куда двигаюсь, — ответил Себ, пытаясь сориентироваться через густые тучи. — Как вариант, можем очень быстро спуститься.

— Но там лед и гребни, на которых сейчас очень много снега, — Жорди наклонил голову в сторону, прежде чем высказаться.

— Смотрите, сейчас виден гребень! — перебил я, увидев силуэт горы за секунду, когда ветер поднял тучи. — После первой шпоры еще одна, а потом сам гребень, где-то в четырех-пяти сотнях метров.

— Хорошо, — сказал Себ. — Пойдем по одному.

— Ладно, я пошел, — ответил я, не раздумывая.

— Ты такой смелый, потому что у тебя детей нет? — переспросил Себ.

— Не без этого, — тихо сказал я, тоже наклонив голову. Сказал и пошел вперед.

— Как доберешься до гребня — кричи, и мы пойдем за тобой, хорошо? — услышал я за спиной голос Себа.

После каждого шага я тонул в снегу выше чем по колено. Несмотря на кошки, широкие боты, кроссовки под ними и всю одежду, что была на мне, я ощущал каждый миллиметр снега, консистенцию каждой снежинки. Когда я чувствовал, что слой снега плотный, то дышал более или менее спокойно, по крайней мере до следующего шага, но когда я разом проваливался, то на несколько мгновений задерживал дыхание, чтобы убедиться, что все вокруг неподвижно. «Еще шаг. Продолжаем. Остановка. Развернуться и пойти обратно?» Но развернувшись, я бы добился только одного — небольшой отсрочки неизбежного. Еще шаг. Колени исчезли под снегом. Тысяча метров стены сверху, еще тысяча — снизу. Покрытые толстым слоем снега. Ветер ощущался как удары чем-то твердым. «Твою мать, это же ловушка, это минное поле!» С каждым шагом я думал, что сейчас точно вызову лавину, только неизвестно, какой толщины — двадцать сантиметров или метр. Каждое движение длилось вечность, казалось, что оно никогда не закончится. Передвигая ногу, прежде чем опереться на нее всем весом, я уже со страхом ждал следующего шага. Конечно, если я умру, то ничего особенного после себя не оставлю, но… Мои мысли и мое настроение занимала Эмели. Мы планировали разделить жизнь на двоих, быть вместе. Гребаный эгоист — отчаявшись, я еще и пересчитывал вершины, на которые не успел подняться и которые остались в моей голове теорией, не материализовавшись. Нет, я пока не хотел умирать. Я перенес ногу еще раз и остановился. Повторил — все с тем же страхом. Идти легко, но принимать решение о каждом шаге — трудно.

— Ура-а-а-а-а! — закричал я изо всех сил, поняв, что снег, окружавший и державший меня, отсоединился от стены и начинает падать.

Я инстинктивно воткнул оба ледоруба в снег, так глубоко, как только мог, пытаясь преодолеть каждый миллиметр и достать до льда. Волна снега на огромной скорости ударила меня по голове, и я изо всех сил вцепился в ледорубы, ожидая, когда это закончится. Лавина перенесла мои ноги, и я повис на руках под белым каскадом. А потом все вдруг остановилось. «Мать твою, я еще жив!» Ледорубы так и держались в снегу, куда я их воткнул. «Жесть! Не хотелось бы вот так умереть».