Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [173]

В-третьих, практики новых акторов публичных сфер и открывшиеся для альтернативных журналистов возможности производить и распространять неподцензурный контент поспособствовали развитию публичного интереса к общественному участию. Результаты моей этнографии также показали, что публика в свою очередь тоже оказывает немалое давление на альтернативных профессиональных журналистов. То, как они реагируют на это давление, а также их отказ продолжать публичное сопротивление, начатое ими для спасения Голунова, явили скрытый конфликт между сообществом альтернативных профессиональных журналистов и их аудиторией, воспринявшей журналистов как активистов и готовой следовать за ними. Их нежелание напрямую влиять на социальные изменения также требует дальнейшего изучения.

Некоторые члены аудитории интерпретировали это нежелание как движение в сторону мейнстрима, подозревая, что альтернативные профессиональные журналисты могли скооперироваться с Кремлем для освобождения своего коллеги. В связи с этим журналистов обвиняли в том, что они выдали властям информацию о массовом протесте, запланированном на 12 июня 2019 года. Освободив репортера, двуликий гибридный режим современной России явил народу свой демократический лик. Однако уже на следующий день после того, как гражданское общество выиграло первый раунд битвы, режим продемонстрировал свой диктаторский лик. Несмотря на призывы «Медузы» не участвовать в массовых протестах 12 июня, многие люди все равно пришли выразить несогласие с жестокостью полиции. К концу «праздничного» Дня России более полутысячи граждан были арестованы, многие из них были жестоко избиты полицейскими[1384]. Демонстрируя свою жестокость, государство пыталось запугать и иммобилизовать граждан, почувствовавших свою победу и силу после освобождения Голунова. Принятие новых законов о фейковых новостях и о неуважении к власти также не что иное, как демонстрация диктаторского лика режима[1385]. Цель этих законов, подписанных Путиным в марте 2019-го, – заглушить критиков режима[1386]. Согласно этим законам, обычные граждане и СМИ, распространившие то, что власти посчитают фейковыми новостями, или проявившие то, что они же посчитают неуважением по отношению к себе, будут наказаны серьезным штрафом. Интернет-сайты, публикующие «оскорбительный» контент, будут заблокированы.

Я выделяю три возможных пути развития альтернативной профессиональной журналистики. Первое: в случае кооперации и торга с властями она может свернуть на путь по направлению к мейнстриму и «ядру» медиасистемы, примеряя на себя некоторые элементы роли государственных акторов в публичных сферах. Государство будет пытаться подталкивать их именно к этому по мере того, как альтернативные издания будут расти и наращивать свое влияние. Второе: узкомасштабность, нишевость и элитность могут позволить изданиям с подобными характеристиками оставаться на плаву, поскольку такие СМИ не представляют угрозы режиму. Для этого им придется оставаться на «периферии» медиасистемы, чтобы обеспечить выживание и безопасность. Некоторые альтернативные профессиональные журналисты считают, что в условиях нынешнего режима, когда все завязано на государство и когда нет функциональной судебной и правоохранительной систем, позитивные изменения невозможны, хотя редкие островки альтернативных медиа все же не исчезнут, поскольку демократическому лику гибридного режима придется допускать существование альтернативных медиа «ограниченного спроса». Редактор «Дождя» утверждает, что при желании госчиновники уже давно могли бы закрыть канал в любой момент, прислав налоговую, пожарную или еще какую-нибудь инспекцию. Они этого не делают, поскольку «Дождь» больше не опасен, в отличие от 2014 года, когда его бесплатную прямую трансляцию с киевского Майдана в кабельных сетях и на Ютубе смотрели десятки миллионов человек. Сейчас у «Дождя» менее пятидесяти тысяч подписчиков и достаточно дорогой платный доступ[1387]. Как выразился Ян, «мы маленькие, мы платные, мы работаем для очень специфичной узкой аудитории, и мы не собираемся вести за собой протесты». С одной стороны, процессы, сохраняющие альтернативные профессиональные медиа незначительными и фрагментированными, не способствуют устранению практик медиаоглупления. С другой стороны, эксклюзивность альтернативных профессиональных медиа и качество их аудитории способны развивать культуру общественного участия. Хабермас сделал похожий вывод, когда объяснял, почему расширенная публичная сфера, сформированная массмедиа, потеряла свой политический характер и осталась «публичной сферой лишь по внешнему виду»[1388].

И, наконец, третья перспектива – это надежда на лучшее развитие событий, когда альтернативная профессиональная журналистика разрастется и переместится с «периферии» в «ядро», изгнав оттуда прогосударственные медиа, проверив на себе новые бизнес-модели и технологии вовлечения аудитории, недоступные традиционным мейнстримовым СМИ, и отыскав эффективные пути отражения нападок режима. Баданин полон оптимизма по поводу этой перспективы, во-первых, потому что «существование и возникновение новых медиастартапов уже показало наличие самодостаточной аудитории и ее прирост», и, во-вторых, потому что эти медиа «выполняют важную социальную миссию – они не участвуют в сокрытии правды»