Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [170]

Нам писали в комментариях, что мы «ватники», мрази, продажные крысы. И мы получаем отток подписок. Хотя мы сделали свою работу, сделали объективное интервью, преисполненное к ней сочувствия, потому что, ну, пожилая женщина, у нее ни за что ни про что убит сын. Но радикальная часть наших зрителей не оценила нашу объективность. Я не антипутинист. У меня нет совершенно такого, что все, что делает Путин, – это ужас. Иногда он делает разумные вещи. А наши зрители часто заряжены на то, что Путин – палач, Путин – убийца, и они хотят слышать это бесконечно. И понятно, что трудно выдерживать баланс между тем, чего нам хочется профессионально, и тем, чего ждет от нас зритель.

Для тех, кто смотрит полный новостной выпуск «Дождя», полагает Ян, эта практика смотрения содержит эффект терапии. Зрители видят лица, которым они доверяют; с ними разговаривают языком, к которому они привыкли; им рассказывают о ценностях, которые они разделяют, в терминах и категориях, которые им понятны и комфортны. В каком-то смысле это мало отличается от практик и мотиваций смотрения Первого канала или «России 1». Зрители также включают их для подкрепления и усиления своих убеждений и предрассудков.

АУДИТОРИЯ КАК ГРАЖДАНЕ

Структура аудитории, ее восприятие и паттерны привычек медиапотребления значительно изменились в посткрымские годы. Аудитория в целом состоит из трех демографических групп, представители которых росли при трех разных режимах – советском, либеральном постсоветском и путинском. Первая группа (люди после 40 лет) по большей части – это «Россия телевизора», а вторая и третья группы (люди от 18 до 40 лет) – это «Россия интернета». Это разделение предложил бывший журналист, а ныне колумнист Олег Кашин[1378]. За основу этой упрощенной классификации он взял события вокруг показа российской аудитории документального фильма о Майкле Джексоне «Покидая Неверленд» (2019). Первый канал запретил фильм к эфиру, но оставил его в открытом доступе на своем сайте, публично признав тем самым разрыв между телеаудиторией и пользователями интернета. Этот разрыв включает в себя культурные, региональные и поколенческие различия, которые также нашли отражение в результатах моего исследования аудитории. Они указывают на то, что люди из первой и второй демографических групп более апатичны, равнодушны и напуганы вмешательством государства в их жизнь. Основываясь на своем советском и постсоветском опыте взаимодействия с системой, они пытаются оставаться аполитичными, сознательно избегая коммуникации с государством во всех его проявлениях.

Третья демографическая группа в некотором смысле уникальна. Это миллениалы, рожденные в последние годы 1990‐х и в начале 2000‐х и прожившие всю сознательную жизнь при Путине. Каждый день своего детства они видели его портреты в школьных кабинетах и на экранах телевизоров своих родителей, бабушек и дедушек. Для миллениалов, как выразился один из моих 19-летних собеседников, Путин – это лишь имидж, символ, часть истории, а не реальный человек. Саша объясняет: «Путин – это как дедушка, которого нет в Твиттере и Инстаграме, который не знает, о чем мы думаем и чем живем, о чем мечтаем и на что надеемся». Мы встречаемся с Сашей и четырьмя его друзьями в парке на окраине Москвы в пятницу вечером после выпускных экзаменов. К удивлению, вместо разговоров о результатах экзаменов и о будущей карьере молодые люди начинают общение с обсуждения дела Голунова. Они внимательно следили за развитием этого дела по сообщениям из Твиттера и Телеграм-каналов, на которые они подписаны. Они говорят, что были в ярости от несправедливости и жестокости полиции. Один из друзей Саши поделился с нами, что он тоже однажды был избит полицейскими, когда участвовал в протестах, организованных Навальным несколько лет назад. Но действия полиции не отвратили его от дальнейшего участия в протестах. На что Саша возбужденно воскликнул:

Нам не страшно! Что они нам сделают? Это наше конституционное право собираться в публичных местах и выражать свое мнение. Если они нас арестуют, мы наймем адвоката и засудим их. С нас довольно! Это наша страна, и в наших силах решать, в каком обществе мы хотим жить.

Слова Саши и его друзей звучат немного наивно и идеалистично. Но на мои контраргументы о жестком контроле системы и репрессивном режиме Саша горячо возражает:

Мы молоды и свободны, и нам нечего терять – у нас нет ни денег, ни работы, ни связей. Режим старый и продажный. Мы росли с интернетом; мы глобализированы даже несмотря на то, что у нас нет денег на путешествия; наше восприятие безгранично. Режим устарел; он ввел себя в заблуждение, что он может ограничивать интернет и поток информации. Но сегодня ведь невозможно скрыть правонарушения; кто-то обязательно снимет их на телефон и запостит онлайн.

Потребители альтернативных профессиональных медиа

Миллениалы (как Саша и его друзья) часто узнают о материалах альтернативных профессиональных изданий через ссылки на конкретные статьи, которыми с ними делятся в соцсетях. Саша регулярно репостит публикации «Дождя», «Медузы» и «Таких дел» для того, чтобы его друзья могли прочесть о том, что, как он говорит, «действительно важно знать». Такой способ распространения информации был теоретизирован еще Мертоном и Лазарсфельдом в середине XX века